Полное собрание сочинений. Том 4. Красная комната
Шрифт:
«Серый Колпачок» вспенился от злобы.
— Вы увидите, он будет иметь успех! — воскликнул редактор. — И какого чёрта надо было так нападать на него! Подумайте только, если он будет иметь успех! Вот оскандалимся-то!
Но академик поклялся, что он не будет иметь успеха, пошел домой с враждою в, душе, почитал свои книжки и написал статью, доказывавшую, что искусство Селлена — шарлатанство и что «Неподкупный» подкуплен.
И «Серый Колпачок» передохнул, но, увы! — только в ожидании нового удара.
На другое утро утренние газеты возвестили, что его величество приобрел «мастерской пейзаж Селлена, уже несколько дней собирающий публику на выставке».
Ветер
Чтобы знать связи Струвэ, надо познакомиться с важнейшими датами его биографии. Он был природным вечным студентом и только из нужды попал в литературу. Он сперва стал редактором социал-демократической газеты «Народное Знамя»; потом он перешел к консервативному мироеду; но, когда тот переселился в другой город, с инвентарем, типографией и редактором, он переменил свое название на «Друга Крестьян», а вместе с тем и убеждения его приняли другую окраску. Потом Струвэ продался «Красной Шапочке», где ему очень пригодилось его знакомство со всеми фокусами консерваторов; так же, как теперь в «Сером Колпачке», его большим достоинством считалось знание всех тайн смертельного врага, «Красной Шапочки», которым он злоупотреблял с величайшей свободой.
Струвэ начал очистительную работу с корреспонденции в «Народное Знамя», из которой потом несколько строк, говоривших о большой посещаемости выставки, перешли в «Серый Колпачок». Потом он написал письмо в редакцию «Серого Колпачка», в котором он нападал на академического критика; за этим письмом следовало несколько успокоительных слов, подписанных редакцией и гласивших: «Хотя мы и никогда не разделяли вполне мнение нашего уважаемого критика о заслуженно расхваливаемой картине г. Селлена, мы с другой стороны не можем вполне подписаться под мнением нашего уважаемого корреспондента; но так как наш принцип — открывать наши столбцы и иным мнениям, мы без колебаний поместили выше напечатанную статью».
Теперь лед растаял. Струвэ, который, как говорят, писал обо всём, исключая коптских монет, написал теперь блестящую критику о картине Селлена и подписал ее характернейшим Dixi. И таким образом были спасены и «Серый Колпачок» и Селлен; но последнее не имело значение.
XI
Было семь часов вечера. Оркестр у Бернса играет свадебный марш из «Сна в летнюю ночь», и при его торжественных звуках Олэ Монтанус въезжает в Красную Комнату, куда не прибыл еще никто из других членов. На нём цилиндр, какого он не имел со времен своей конфирмации. На нём новая одежда и цельные сапоги, он вымыт, свеже выбрит, завил волосы, как бы собираясь на свадьбу; тяжелая медная цепочка висит на жилете, и видна явная выпуклость его левого жилетного кармана. Солнечная улыбка покоится на его лице, и у него такой добрый вид, как будто он хочет помочь всему свету небольшим авансом. Он снимает свое обычно так заботливо застегнутое пальто и садится на середину дивана в глубине комнаты, распахивает сюртук и одергивает белую манишку; и когда он двигается, шуршит подкладка его брюк и жилета. Это, очевидно, доставляет ему большое удовольствие; не меньше радуется он, скрипя обувью об
Что случилось с этим бедным человеком, что он так несказанно счастлив? Мы знаем, что он ничего не выиграл в лотереи, не получил никакого наследства, не добился почетного признания! Что же случилось? Очень просто: он получил работу!
Потом приходит Селлен: бархатный пиджак, лакированные ботинки, плед и дорожный бинокль на ремне, трость, галстук из желтого шелка, красные перчатки, цветок в петличке. Спокойный и довольный, как всегда; ни следа потрясающих впечатлений последних дней на его худом интеллигентном лице.
Селлена сопровождает Ренгьельм, который тише обыкновенного, потому что он знает, что приходится расставаться с другом и защитником.
— Ну, Селлен, — говорит Олэ, — ты теперь счастлив, не так ли?
— Счастлив? Что за болтовня? Я продал работу! Первую за пять лет! Это не слишком то много!
— Но ведь ты читал газеты? У тебя есть имя!
— Ах, об этом я не забочусь! Ты не должен думать, что эти пустяки значат для меня что-нибудь. Я хорошо знаю, как много еще мне надо работать, пока я стану чем-нибудь! Через десять лет мы поговорим об этом, Олэ.
Олэ верит одной половине и не верит другой, и он шуршит манишкой и подкладкой, так что Селлен обращает внимание и говорит:
— Чёрт дери, как ты расфрантился!
— Ты находишь! Но ведь ты сам выглядишь львом.
Селлен щелкает тростью по лаковым ботинкам, робко нюхает цветок в петличке, и у него такой равнодушный вид. А Олэ вытаскивает часы, чтобы посмотреть, скоро ли придет Лундель; тогда Селлену приходится посмотреть в бинокль, нет ли его на хорах. После этого Олэ разрешается погладить бархат пиджака, чтобы удостовериться, насколько он мягок, ибо Селлен уверяет, что это необыкновенно хороший бархат для своей цены. И тогда Олэ приходится спросить, сколько он стоит, это знает Селлен, в свою очередь удивляющийся запонкам Олэ, сделанным из ракушек.
Потом появляется Лундель, получивший тоже свою кость на большем пиру, потому что ему заказана алтарная живопись для церкви в Трэсколе, но это не отразилось на его внешности, если не считать того, что его толстые щеки и сияющее лицо указывают на хорошее питание.
С ним приходит Фальк. Серьезный, но радостный, искренне радующийся за всех, что заслуги их нашли справедливую награду.
— Поздравляю тебя, Селлен, но это было не больше, чем должное.
Селлен находит то же самое.
— Пять лет я писал так же хорошо, и все только зубы скалили! Зубоскальничали еще третьего дня, но теперь! Тьфу, вот так люди! Посмотри, это письмо я получил от этого идиота, «профессора Карла IX».
«Милейший господин Селлен!» — Послушайте только! — «Приветствую вас в нашем кругу». — Каналья, перепугался! — «Я всегда высоко ценил ваш талант». — Каков лицемер! Разорвать эту тряпку и забыть об его глупости!
Селлен предлагает выпить, он чокается с Фальком и надеется, что тот скоро заставит говорить о своем пере. Фальк смущается, краснеет и обещает прийти, когда исполнится время; но время учения будет длиться долго, и он просит друзей не утомиться ожиданием, если он заставит себя долго ждать; и он благодарит Селлена за его дружбу, которая научила, его терпению и самоотречению. А Селлен просит, чтобы не говорили таких глупостей; велико ли искусство терпеть, когда нет никакого выбора, и что удивительного в отречении там, где ничего не получаешь?