Полное собрание сочинений. Том 4. Красная комната
Шрифт:
— Этого ты должен бы знать! Это был председатель присутствия по окладам. — Сказав это, он заявил, что у него есть дело на другом конце зала; это было сделано так поспешно, что Фальк заподозрил:
— Не стесняет ли его мое общество? бесчестный человек в обществе честного?
Блестящее собрание стало занимать места. Но кресло председателя еще пустовало. Фальк стал искать стол прессы, и когда он увидел Струвэ и репортера «Консерватора», сидящих за столом направо от секретаря, он собрался с духом и прошел сквозь блестящее собрание; но, когда он достиг стола, его задержал секретарь, спросивший: «от какой газеты?» Мгновенная
— «Красная Шапочка».
В секретаре он узнал актуара присутствия по уплате окладов. Подавленное бормотание пробежало по собранию; затем секретарь произнес громким голосом.
— Ваше место там, позади. — Он указал на дверь, около которой действительно стоял маленький столик.
В одно мгновение Фальк понял, что значит — консерватор и что значит — литератор, когда он не консервативен; с кипящим сердцем прошел он обратно сквозь насмешливую толпу; но когда он оглянул их горящим взглядом, как бы посылая им вызов, его взгляд встретился с другим, совсем у стены; и эти глаза, очень похожие на другие, теперь уже угасшие, но когда-то глядевшие на него с любовью, позеленели от злости и старались пронзить его; он готов был плакать от горя, что брат может глядеть так на брата.
Он занял свое скромное место у дверей и не ушел, потому что это было бы бегством. Вскоре его спокойствие было нарушено господином, который, входя и снимая пальто, толкнул его в спину, а затем под его стул поставили пару калош. Вошедший был встречен собранием, поднявшимся, как один человек. Это был председатель акционерного общества «Тритон», но он был еще больше того! Он был маршал в отставке, барон, один из восемнадцати членов шведской академии, кавалер многих орденов и т. д. и т. д.
Раздался стук молотка, и президент пробормотал при полной тишине следующую приветственную речь (которую он только что держал перед каменноугольным акционерным обществом в зале художественно-промышленного училища).
— Милостивые государи! Среди всех патриотических и приносящих человечеству благо предприятий немногие могут сравниться с человеколюбивым обществом страхования.
— Браво, браво! — раздалось в собрании, но это не произвело никакого впечатления на маршала.
— Что такое человеческая жизнь, как не борьба, борьба на жизнь и смерть против сил природы, и немногие из них избегнут рано или поздно вступить с ними в борьбу.
— Браво!
— Долгое время человек, в особенности в естественном своем состоянии, был жертвой стихий, мячом, перчаткой, которую, подобно щепке, бросало ветром во все стороны! Теперь это уже не так! Поистине не так! Человек решился на революцию, на бескровную революцию, не на такую, какую иногда предпринимали бесчестные изменники против законных своих государей, нет, милостивые государи, на революцию против природы! Он объявил войну силам природы и сказал: «до сих пор можете вы идти, но не дальше!»
— Браво, браво! — Аплодисменты.
— Купец посылает свой корабль, свой пароход, свой фрегат, свою тку ну, свою барку, свою яхту… как ее там. Буря ломает судно! Купец говорит: «ломай себе»! И он ничего не теряет! Вот великая точка зрения идеи страхования. Подумайте только, господа! Купец объявил войну буре и купец победил.
Буря криков вызвала победоносную улыбку на устах великого человека, и у него был такой вид, как будто эта буря
— Но, милостивые государи, мы не можем называть страхование деловым учреждением! Это не дело, и мы не деловые люди, ни в каком случае! Мы собрали деньги и готовы поставить их на карту, не так ли, господа?
— Да, да.
— Мы собрали деньги, чтобы держать их наготове для достигнутого несчастьем; ибо процент (кажется, один), который дает он, не может считаться взносом, поэтому он и получил правильное название премии; и я повторяю, я не могу верить (не тому, что кто-нибудь не согласится, об этом не может быть и вопроса), я не могу верить, чтобы кто-нибудь из вас, господа, испытал неудовольствие, если его взносы, как я назвал бы теперь акции, употребятся на пользу дела.
— Нет! Нет!
— Я попрошу очередного директора прочесть годовой отчет.
Директор встал. Он был бледен, как будто пережил бурю; его большие манжеты с ониксовыми запонками не могли скрыть слабого дрожания его рук, его хитрый взор старался почерпнуть утешения и присутствия духа на бородатом лице Смита; он распахнул сюртук и выпятил широкую грудь сорочки, как бы готовясь встретить целый дождь стрел — потом он стал читать.
— Удивительны и поистине неисповедимые пути Промысла, — при слове «Промысл» добрая часть собрания побледнела, но маршал поднял глаза к потолку, как бы готовясь перенесть тягчайший удар (потерю 300 крон). — Только что закончившийся страховой год будет долго стоять в летописях, как крест на могиле несчастных происшествий, насмеявшихся над предусмотрительностью мудрейших и разрушивших расчеты осторожнейшего.
Ландмаршал закрыл лицо руками, как бы молясь; Струвэ же подумал, что это от белого брандмауэра, и бросился спустить штору; но секретарь предупредил его.
Докладчик выпил стакан воды. Это вызвало взрыв нетерпения.
— К делу! Платить!
Ландмаршал отвел руки от лица и удивился, что стало темнее. Мгновенное замешательство, и гроза надвигалась. Забыли всякую почтительность.
— К делу! Продолжайте!
Директору пришлось пропустить целый ряд периодов и перейти прямо к делу.
— Хорошо, господа, я буду краток!
— Дальше, дальше, чёрт дери!
Стук молотка — «господа»! Было столько старо-дворянского тона в этом «господа», что тотчас же вспомнили об уважении, которым были обязаны по отношению к самим себе.
— Общество страховало за год на сумму 169 миллионов!
— Слушайте! Слушайте!
— И получило премиями полтора миллиона.
— Браво!
Здесь Фальк наскоро сделал маленькое вычисление и нашел, что если вычесть всю сумму премий в полтора миллиона и основного капитала в миллион, то оставалось 166 миллионов, за которые общество нагло бралось отвечать (теперь он понял смысл слов о путях Промысла).
— По возмещению убытков обществу, к сожалению, пришлось уплатить 1.728.670 крон и 8 эрэ.
— Безобразие!
— Как видите, господа, Промысла…
— Оставьте Промысл! Платить! Платить! Дивиденды!
— С болью и отчаяньем я, в моем достойном сожаления качестве очередного директора, могу предложить при этих неблагоприятных обстоятельствах только 5 % на внесенный капитал.
Тут поднялась буря, которую не мог победить никакой купец в мире!
— Безобразие! бессовестность! Обманщик! Пять процентов! Что же это? Дарить свои деньги!