Полное собрание сочинений. Том 5. Произведения 1856-1859
Шрифт:
Съ такими мыслями онъ добжалъ до Анны Ивановны, калитка была отперта, нсколько саней стояло около нея, и изъ сней падалъ свтъ на снгъ двора. — Такъ и есть, еще есть гости, — подумалъ онъ и постучался. Лицо Анны Ивановны высунулось изъ-за ршетки.
— А — это вы, Албертъ!
— Я, моя прелестница, — отвчалъ онъ, улыбаясь.
— Колосовъ тутъ, идите! — отвчала Анна Ивановна, съ озабоченнымъ видомъ оглядываясь назадъ и не отвчая на улыбку Алберта. Колосовъ былъ извстный петербургской богачъ. Албертъ понялъ, что нельзя, пожалъ плечами и еще разъ улыбнулся.
— Ну до другаго раза, — сказалъ онъ, — прощайте.
— Жалко, что нельзя пустить, онъ не любитъ постороннихъ, — сказала Анна Ивановна, — гд же вы переночуете?
[51] — О, у меня мстъ много, прощайте, — и Албертъ пошелъ назадъ.
— Куда? — представилось ему. — Э! все равно, только бы спать поскоре, къ дворнику на Гороховую. Маршъ, — и онъ побжалъ туда.
Дворникъ, завернувшись въ тулупъ, спалъ на лавк у воротъ. — Албертъ постоялъ, радуясь, посмотрлъ на него, какъ онъ славно спитъ, и, не ршившись будить, проскользнулъ въ калитку. Тамъ онъ въ темнот, какъ домашній человкъ, взялъ на право,
51
На полях, против места, начинающегося со слов: О, у меня мстъ много, кончая: проскользнулъ въ калитку. написано: черезъ мостъ, ночь!
— Ого-го! Какъ онъ поклонился, — думалъ онъ объ Аленин, — строго и величественно. Это хорошо. Я это люблю. Они думаютъ, что я не замчаю; нтъ, я все замчаю. Что ежели бы мн когда-нибудь встртиться съ какимъ нибудь принцомъ инкогнито, я бы узналъ его, я бы умлъ съ нимъ обойтись, я бы ему такъ сказалъ: Милостивой Государь, я люблю людей царской крови, пьемъ за ихъ здоровье. А потомъ еще и еще и игралъ бы ему. А онъ бы сказалъ: люблю артистовъ, вотъ вамъ 2 миліона съ половиной. О, какъ бы я умлъ поступить съ ними. Меньше я не взялъ бы. Я бы купилъ виллу въ Италіи. — Тутъ ему представилась декорація петербургской оперы, представлявшей виллу ночью. — Луна бы была и море. Я сижу на берегу съ Еленой Миллеръ, и дти тутъ бгаютъ. Нтъ, не надо дтей? Зачмъ дти матери? У всхъ насъ одинъ отецъ — Богъ. Ну, и сидлъ бы я съ ней, держалъ бы ее зa руку и цловалъ и потомъ заплъ бы. — Тутъ въ голов его запла серенада Донъ-Жуана. — Она бы упала мн на грудь и заплакала. Но вдругъ страшный акордъ и дв расходящіяся хроматическія гаммы, впадающія въ еще боле страшный акордъ. Буря, бгутъ въ красныхъ плащахъ вооруженные люди отнять ее. Нтъ! Я говорю ей: спи спокойно. Я! И все пройдетъ, и поетъ мягкая, легкая, веселая мелодія, ее подхватываютъ хоромъ двицы въ бленькихъ юбочкахъ съ голубыми лентами и большими косами, а мы ходимъ, и мелодія все поетъ и поетъ, расходится шире и шире. — Въ сара слышался звукъ катящихся экипажей, и изъ этаго звука въ голов его составлялись мелодіи одна прелестне другой, которыя пли то голоса, то хоры, то скрыпки, то весь оркестръ. Мелодія принимала все боле и боле строгой характеръ и перешла наконецъ въ мужской стройный и медленный надгробный хоръ.
— Смерть! — подумалъ онъ: — идетъ, подвигается тихими, мрными шагами и все, все блднетъ, вс радости изчезаютъ и въ замнъ мелкихъ многихъ радостей открывается что-то одно цлое, блестящее и громадное.
— Туда, туда. Скоре надо. Сколько тутъ нужно помнить, длать, сколько нужно знать вещей, а я ничего не знаю. И чтожъ, хоть я и счастливъ? Меня любятъ, я люблю, никто мн не вредитъ, я никому не врежу, но туда, туда. Нтъ и не можетъ быть здсь того счастья, которое я могу перенести и которое я знаю, нтъ этаго счастія ни у кого. А немножко меньше, немножко больше, разв не все равно. Все на такое короткое время. Не то что-то на этомъ свт, не то, совсмъ не то, что надо. Вотъ тамъ, въ Италіи, на берегу моря, гд апельсины и гд она моя и я наслаждаюсь ею. Будетъ это время, даже оно теперь начинаетъ быть, я чувствую. Идетъ, идетъ что-то, ужъ близко. Смерть, можетъ быть… тмъ лучше. Иди! Вотъ она! — Больше онъ ничего не думалъ и не чувствовалъ. Это была не смерть, а сладкой спокойный сонъ, который далъ ему на время лучшее благо міра — полное забвенье. [52]
52
Зачеркнуто: уничтоженіе сознанья.
Гр. Л. Н. Толстой.
5 Октября
Ясная Поляна.
_______
ТРИ СМЕРТИ.
* № 1.
Федька былъ боленъ 3-й мсяцъ, — нутренность, какъ онъ говорилъ. Въ чемъ состояла эта болзнь, не знали ни его братъ, ни племянникъ, ни фельшеръ, которому показывали больнаго, ни самъ больной. Впрочемъ больной и не желалъ знать этаго. Онъ зналъ и говорилъ, что смерть его пришла и ничего больше. <Недавно еще онъ былъ мужикъ сильный, веселый, здилъ на курьерскихъ, пвалъ псни и любилъ выпить. Теперь второй мсяцъ онъ не слзалъ съ печи, изрдка стоналъ, просилъ испить и твердилъ несвязныя молитвы.> — Третьяго дня его причащали.
* № 2.
Мужъ сидлъ одинъ въ своей комнат и молчалъ, кузина сидла подл него и молчала. Они искали и не находили, что бы сказать другъ другу, а чувствовали потребность сказать что нибудь. Одна свчка горла.
— Извините меня, мой другъ, — сказала кузина, — когда она еще была здорова (кузина вздохнула, мужъ тоже: онъ началъ обдумывать новый образъ жизни безъ жены, и ему помшали), вамъ тяжело, но что жъ длать? Она говорила, что желала бы покоиться съ матерью въ Щербинкахъ. Не отвезете ли вы ее, исполните ея послднее желанье. Расходы, разумется, не остановятъ васъ въ такомъ важномъ дл.
— Отчего она сказала: послднее желанье, когда сама говоритъ, что давнишнее, и, врно, сама выдумала, — подумалъ мужъ. — Расходы однако будутъ не очень большіе, рублей 200, — еще подумалъ онъ.
— Ахъ мой другъ, я счастливъ сдлать все, что могу, для ея памяти, — сказалъ онъ, — только, право, я не могу самъ ничмъ этимъ распорядиться. Я такъ разстроенъ.
— Ахъ, это понятно, мой другъ.
* № 3.
Надъ могилой госпожи стоитъ кирпичная часовня, и священникъ въ риз кадитъ тамъ и поетъ тамъ вчную память paби Бож[ьей].
53
Над словами: землей Богъ знаетъ зачеркнуто: никто не думалъ тамъ. Над словом: отъ зачеркнуто: подъ землей.
_______
СЕМЕЙНОЕ СЧАСТИЕ.
* № 1 (I ред.).
Разъ я встала раньше обыкновеннаго, мартовское солнышко свтило ярко сквозь блыя занавски моей комнатки, и мн стало отчего-то повеселе. Мн даже стыдно стало своей апатіи, я помолилась Богу, какъ давно не молилась, одлась въ любимое свое счастливое сренькое платье, <посмотрлась въ зеркало> и пошла внизъ совсмъ другимъ человкомъ, чмъ наканун. Внизу въ гостиной за самоваромъ мн показалось еще свтле и радостне. Я растормошила Машу, защекотала Соню, задала ей урокъ, собрала свои давно нетроганные бумаги, <записала свой дневникъ, проиграла вс этюды>, разыграла новую сонату и потащила всхъ гулять до большой дороги. На двор такъ и пахло весной, и весну же мы принесли домой на своихъ платьяхъ и лицахъ.
— Слышала: Сережа пріхалъ! — прокричала мн Маша: — присылалъ спросить о насъ и хотлъ пріхать обдать.
— Такъ и есть, — подумала я, — нынче веселый день.
Мн нужно было нынче новое лицо, а Сережа былъ и новое лицо, и человкъ, котораго я привыкла любить <и уважать, какъ отца или дядю>. Сережа былъ именно тотъ опекунъ, котораго мы ждали. Онъ былъ близкой сосдъ нашъ и другъ покойнаго отца, хотя и гораздо моложе его. Какъ встарину папа звалъ его Сережей, такъ онъ и остался для насъ Сережей, когда мы говорили про него. Вс въ дом отъ няни до Сони обожали его. Соня родилаcь при немъ и была его крестницей; меня же онъ засталъ 8-лтней двочкой, цловалъ, дразнилъ и называлъ ты, <Лизанька и фіялочка. Онъ находилъ, что я похожа лицомъ на фіалку.> Только 3 года тому назадъ онъ, захавъ къ намъ ужъ посл отца, поцловалъ у меня руку и сталъ говорить вы.
* № 2 (I ред.).
Я до тхъ поръ смотрла по дорог, пока не только скрылась его фигура, но и затихъ топотъ его лошади, потомъ побжала на верхъ и опять стала смотрть въ окно и въ росистомъ туман видла все, что хотла видть. <Мы не спали съ Машей до трехъ часовъ утра и все говорили о немъ. Она тоже страстно любила его и говорила, что нтъ подобнаго ему человка на свт. Отлично жить на свт! Да, тогда отлично было жить на свт....> Онъ пріхалъ на другой день, на третій день, и когда онъ день не прізжалъ, то я чувствовала, что жизнь моя какъ будто останавливалась, и я находила, что онъ дурно поступает со мною. Наши отношенья продолжали быть т же, почти родственныя; онъ распрашивалъ меня, я какъ будто исповедывалась ему, почему-то чувствуя необходимость во всемъ съ трудомъ искренно признаваться ему. Большая часть моихъ вкусовъ и привычекъ не нравились ему. <Я любила сосдей, наряды, свтъ, котораго не видала, любила изящество, вншность, аристократизмъ, онъ презиралъ все это.> Онъ видлъ въ нихъ зачатки барышни. — И стоило ему показать движеньемъ брови, взглядомъ, что ему не нравится то, что я говорю, сдлать свою особенную, жалкую, чуть-чуть презрительную мину, какъ мн казалось, что я уже не люблю того, что я любила. Когда онъ говорилъ, говорилъ, какъ онъ умлъ говорить, — увлекательно, просто и горячо, мн казалось, что я знала прежде все то, что онъ скажетъ. Только посл <передумывая> я замчала на себ, какую перемну во всей моей жизни производили его слова. Я удивлялась, отчего вдругъ въ эти три мсяца я <перестала любить, что любила, начинала любить новое> и на Машу, на нашихъ людей, на Соню и на все стала смотрть другими глазами. — Прежде книги, которыя я читала, были для меня такъ, препровожденіемъ времени, средствомъ убивать скуку, съ нимъ же, когда мы читали вмст, или онъ говорилъ, чтобъ я прочла то-то и то-то, я стала понимать, что это одно изъ лучшихъ наслажденій. Прежде Соня, уроки ей было для меня тяжелой обязанностью, онъ посидлъ разъ со мной за урокомъ, и уроки сдлались для меня радостью. Учить <хорошо, основательно> музыкальныя пьесы было прежде для меня ршительно невозможно; но когда я знала, что онъ будетъ слышать ихъ и радоваться и похвалитъ, можетъ быть, что съ нимъ рдко случалось, я играла по 40 разъ сряду одинъ пассажъ, и Маша выходила изъ себя, а мн все не скучно было. Я сама удивлялась, какъ совсмъ <иначе, лучше я стала фразировать> другою становилась теперь та музыка, которую я играла прежде. Маша стала для меня другимъ человкомъ. Я только теперь стала понимать, какое прекрасное, любящее и преданное это было созданье, и какъ оно могло бы быть совсмъ не тмъ, чмъ оно было для насъ. Онъ же научилъ меня смотрть на нашихъ людей, на двушекъ, на мужиковъ, на дворовыхъ, какъ на людей, хорошихъ или дурныхъ, счастливыхъ или несчастныхъ самихъ для себя, не по одному тому, какъ они нужны или полезны для насъ. Смшно сказать, а прежде эти люди, и хорошіе люди, среди которыхъ я жила, были больше чужіе для меня, чмъ люди, которыхъ я никогда не видела. Да и не одно это; онъ открылъ для меня цлую жизнь счастья, не измнивъ моей жизни и ничего не прибавивъ кром себя къ каждому впечатлнію. И все это онъ открывал мн, нетолько не поучая меня, но, я замчала, постоянно сдерживая себя и, казалось, невольно. Все то же года было вокругъ меня, и я ничего не замчала, а только стоило ему придти, что[бы] все это вокругъ меня заговорило и наперерывъ запросилось въ душу, наполняя ее счастіемъ.