Полное собрание сочинений. Том 50
Шрифт:
28 Ф. М. 89. Встал рано, убрал комнату, записал, иду кофе пить. Объелся кофеем. Читал Leroi Bol[ieu]. Писать не мог. Писем много, всё пустые. Во 2-м часу пошел ходить, озяб, вернулся; Кошелева тут. Не успел заснуть. Позавтракал и не обедал. Вечером Дьяков милый, Герас[имов], Шашалов, кажется он ничего не понимает, а только обратывается. Да, написал письмо Черткову. Прочел о Фрее — прекрасно. Надо написать. Вчера думал: Многописание есть бедствие. Чтобы избавиться его, надо установить обычай, чтобы позорно б[ыло] печататься при жизни — только после смерти. Сколько бы осадку село и какая бы пошла чистая вода!
Чтобы спорить и из спора выходил плод, нужно, чтобы спорящие смотрели в одну и ту же сторону, чтоб цель у них б[ыла] одна (истина). Надо уяснить себе, что каждый хочет доказать.
Да, главное заблуждение в том, что не чувства руководят рассуждениями, а что рассуждения могут руководить чувствами. От этого прекрасная мысль М. Arnold’a, что метод Хр[иста] есть sweet reasonableness, .41
Не знаю от чего сделался вчера маленький припадок и ночью болело.
[1 марта.] 1 М. 89. М. Встал рано разбитый, слабый. Долго так сидел, с усилием записал. Нынче только по случаю делания пасьянса и снимания под четную красную [карту] увидал, как много еще неразумного и почувствовал радость освобождаться от него. 10 часов, пойду завтракать (умеренно). Весь день плохой: Слабость. Ничего не писал. Читал St. Paul, М. Arn[old’a]. Получил письма от Семенова. Ему надо ответить; и акушерки о приюте, не надо отвечать. Был Гольцев.
Я ему продиктовал теорию искусства. Был Альсид. — Ужасно трудно во взрослые годы понимать степень ребячества молод[ых] людей. Лег в 12.
2 М. 89. М. Рано проснулся, убрался. Слаб. Во сне видел: цель жизни всякого человека улучшение мира, людей: себя и других. Так я видел во сне, но это неправильно. Цель моей жиз[ни]; как и всякой: улучшение жизни; средство для этого одно: улучшение себя. (Не могу разобраться в этом — после.) А очень важно. Так и есть, думал об этом, гуляя, и пришел к тому, что удовлетворило меня, что действительно надо быть совершенным, как Отец. Надо быть, как Отец. Не только не робеть от такой гордости, но робеть от мысли о том, что можно забывать это. Я не орудие, но орган Божества. Я такой же, как и Отец, как говорил Иисус, но я его орган, клеточка и всё тело. Отношение подобное. Дерзко приравнивать себя Отцу только тогда, [когда] считаешь себя и его личностями. Но когда ясно, что существует только мое отношение к нему, то я не могу не считать себя одинаковым с ним. Я и Отец одно. И когда поймешь это: я то же, что Отец, — какая сила духовная прибавляется. Как Паскаль говорит, как разночинец, нашедший права наследства. Я, по крайней мере, как только скажу себе, что я такой же, как Он, и призван делать дело Его, так не могу уж делать низкого, нечистого, не могу гордиться, радоваться на себя и не могу не любить, не жалеть. Всё как Он. Так думал на прогулке. Да, выразить это так: ты посланец от Отца, делать Его дело. И потому, чтобы быть достойным продолжать его делать, иметь это благо, 1) блюди себя чистым, каким Он представляется тебе, 2) всё, что делаешь, делай только в исполнение Его воли и 3) волю Его ты познаешь, когда ты в любви. Любовь это Его сила, проходящая через тебя, поворачивайся такой стороной, чтобы она проходила через тебя. — Еще неясно, но мне не то что ясно, но мне это сознание придало силы.
Дома Юнге с детьми. Тяжело с женой. Не могу преодолеть. Надо помнить то, что Он хочет о ней. — Написал об искусст[ве]. Вечером поправлял. Нехорошо и напрасно. Ему42 этого не нужно. Лег поздно. Здоровье лучше. Был у Толстых. Получил письма от Евр[ея] Елисав[етградского] и гимназиста, отвечал.
3 М. 89. М. Встал в 8, убрался. Думал. Учись во всем у Бога. Учись делать доброе так, чтобы получающий его не видал твоей руки. Как Бог. Он это делает, до такой степени скрывая себя, что многие точно думают, что Его нет. —
Поправлял об искусстве — вышло лучше. Начал б[ыло] писать о Фрее — не пошло. Снес Гольц[еву] и зашел к Вер[е] Ал[ександровне]. Да, женское царство — беда. Никто как
4 М. М. 89. Встал позднее, записал, работать нечего, пойду пройдусь. Читал М. Arnold. Слабо. Софизмы о церкви, к[оторая] ему зачем-то нужна. Спал. Пошел в Библ[ейскую] лавку, заперто. Дома много народа своего. Хорошо всё б[ыло] до приезда Сережи и его всё одних и тех же разговоров, осуждающих всё, отчаянных и оправдывающих себя. Я более горячо говорил, чем надо. Лева огорчает меня своей папиросочной плохостью. Ел лишнее, живот ноет. Потом пришли Касаткин, Арханг[ельский], Янжул и Трирогова. Хорошо говорили. Письма два из Америки. Одно Панина, лекция обо мне, другое известие о свободоземельном движении в Колорадо. Лег очень поздно. [Вымарано больше строки.]
5 М. М. 89. Встал также рано. С Сережей говорил тяжело. Дурно. Надо по Божьи. Помоги мне. Иду завтракать. Почитал и заснул. Пошел в редакцию, отдал статью Тр[ироговой].
Живот болел, обедал лучше. Пришел Е. Попов, хорошо беседовали. Старался, чтоб б[ыло] так же радостно, как б[ыло] радостно с кухаркой Волжиной, к к[оторой] зашел узнать о здоровьи. Ох, кабы облечься в броню любви, т. е. на все стороны всегда выставлять любовь к людям; чтоб никто бы тебя не пробрал. — Лег 12.
6 М. М. 89. Раньше 8 проснулся. Сережа также недоволен жизнью. И я могу сердиться! Нынче надо сходить к его семейным и уговорить их уехать. Да, вчера встретил богомольцев, рассказывали о Семене праведном, портном и рыболове, пошьет, только надо кончать и уйдет. Раз за 20 верст вернул[ся], на шее нитки унес. Всё слаб. Вернувшись от кофея, заснул. Встал, пошел в библиот[еку], к Покровск[ому] и за дровами. Дома орда и Фет. Мне всё легче и легче с людьми, говорю, что могу, о божьем, а остальное как хотят. Фет жаловался на скуку и на незнанье того, что хорошо и дурно, что должно и не должно. Я сказал: Люди жили и не знали зачем, Хр[истос] объяснил закон жизни: установления Ц[арства] Б[ожьего] на земле и дал смысл жизни каждого — участия в этом установлении Ц[арства] Б[ожьего]. — И всё это самая точная, ясная реальная философия. И ее-то они называют мистицизмом. Да, жалки, ужасно жалки. Потом пришел Молоканин, подари[л] кожу, потом Ивин, Дунаев, Медве[дев]. Спорили о православии. Ивин рассказал потом свою ревность к жене и повод к ней. Пьянство, спаиванье девок и баб. Страшно. Они, как и моя сестра бедная, не знают еще веры, а думают, что имеют ее. Легли поздно. Илюша приехал. Он мил.
7 М. 89. М. Встал рано. С Сережей хорошо говорил, возил воду, записал и иду завтракать. От Ге вчера письмо хорошее. [Вымарано около четырех строк.]
Пришел художник лепить для группы, потом пришел Касаткин с книжкой «В ч[ем] м[оя] в[ера]», взволнованный, раздраженный, с слезами на глазах и, как я понял, с соболезнованием к себе и раздражением ко мне: за что нарушил мое спокойствие» указал то, что должен делать и не могу делать. «Ты не делаешь». «Ты обманщик». Так он и сказал мне: «это обман. Я не стану описывать». Я понимаю это раздражение, оно благородно-эгоистическое, любующееся на себя. Я вел себя хорошо: не стесняясь Клодтом, старался смягчить. — Почитал о Рёскине43 и пошел к Янжулу. После обеда пришел Брашнин — ссорился с снохою, но просил у нее прощенья и помирился. Потом Сытин с Макушиным. Интересный и простой человек. Потом Дарго и Рахманов. Хорошо, спокойно беседовал. Лег раньше.