Полное собрание сочинений. Том 6.
Шрифт:
«Печурку топить надо», сказала она, какъ будто мысленно прибавляя: «а то бы я позволила теб смотрть на себя сколько хочешь», и скрылась въ избушку.
— «Марьяна! а Марьяна!» заговорилъ капитанъ, какъ дитя, у котораго отняли игрушку. Она опять высунулась.
— «Принеси къ сосду каймаку къ чаю».
— «Ладно, приду. Дай уберусь». —
Въ комнат Олнина все было въ страшномъ безпорядк. На неубранной постели лежали порохъ, ложа, рядомъ стоялъ недопитый чай. Ерошка сидлъ на лавк и подливалъ водку въ чай, длалъ «ведмедя». Ванюша бгалъ изъ угла въ уголъ, подавая то сахаръ,
— «Что жъ, дядя, найдемъ ланей?» говорилъ онъ.
— «Богъ дастъ и нападемся, только не звай», отвчалъ дядя Ерошка. «Да ты продуй», прибавлялъ онъ Олнину, который возился съ засорившимся стволомъ.
«Мой дядя въ одну осень 15 кабановъ убилъ въ Гродненской губерніи», разсказывалъ прапорщикъ.
— «Ружье справно, только пуль нтъ на него», говорилъ Ванюша.
«Ну картечью заряди, Ерошка. Проклятая фистулька!» говорилъ Олнинъ.
Въ это время вошла Марьяна, широко и смло отворивъ дверь. Ея пріемы теперь были похожи на пріемы матери. Она убралась, надла чулки, чувяки, бешметъ и платокъ.
— «Здорово ночевали», сказала она, переступивъ порогъ. «Вотъ теб каймаку, ты просилъ».
Вс поздоровались, исключая Олнина, который оглянулся и только поморщился. Марьяна сла на лавку, капитанъ налилъ и подалъ ей чаю.
— «Ну, добра не будетъ!» пробормоталъ дядя Ерошка.
— «И правда несчастье будетъ», сказалъ, неохотно улыбаясь, Олнинъ: «отъ бабъ бда».
— «А ты отмоли, дядя знаетъ, какъ отъ бабъ ружье отмаливать», сказала Марьянка, взглянувъ на Олнина, и засмялась. Олнинъ не оглядываясь свинчивалъ ружье.
— «А не отмолишь, абреки убьютъ васъ», сказала она: «Ужъ доходитесь». Олнинъ все не оборачивался.
Глаза Марьянки вдругъ потухли и остановились на Олнин, потомъ высокая грудь ея медленно поднялась и остановилась,не опускаясь. Это былъ признакъ волненья, который хорошо зналъ Олнинъ.
— «Не хочу», сказала она капитану, отодвигая стаканъ: «еще коровы не убрала», и вышла.
Вслдъ за ней съ ружьемъ въ рукахъ вышелъ Олнинъ. Она дожидалась его въ сняхъ.
— «Что сердитый?»
— «Ничего!»
— «Нынче ршенье делаешь, да?»
— Да, вечеромъ. Зачмъ ты только ходишь, когда чужiе? Вдь теб жъ хуже.
— «Легко ли, чужiе: Лексичь что-ль?»
— «А маленькой-то?
— «Али съестъ онъ меня глазами то? Такъ вотъ я его и полюблю». —
— «Да не то; не люблю я, что разговоры.
— «Вишь ты: хуже мужа!» — Она думала, что онъ ревновалъ ее.
— «Да не то; ходи ты къ другому, а не ко мн при другихъ». —
— «И не приду, самъ придешь», сказала Марьянка и сбжала съ крыльца.
Но не дойдя до воротъ, она разъ оглянулась съ улыбкой въ глазахъ; Олнинъ не глядя на нее, надвалъ пистоны и лицо его было недовольно.
Весь этотъ хаосъ чаю, ружей, пуль, пороху, собакъ, табаку и бготни кончился однако темъ, что четверо
Вмсто того, чтобы поскоре на простор привести все въ порядокъ, Ванюша слъ на постель своего барина и сталъ допивать чай и курить папиросы. Марьяна подошла къ окну и постучалась.
«Я къ мамук пойду; они, можетъ быть, рано вернутся, такъ ты возьми сметану, я въ избушк поставила, и виноградъ тамъ стоитъ, возьми».
Отношенiя Ванюши съ Марьяной были совсмъ другiя, чмъ прежде. Они привыкли другъ къ другу и были нужны другъ другу. Ванюша высунулся въ окно.
— Да почини, матушка, черкеску мою, сказалъ онъ.
— «Хорошо, положи туда».
— «Да что не зайдешь?» прибавилъ Ванюша ласково и указывая на самоваръ: «милости просимъ».
— «Самъ надувайся», презрительно сказала Марьяна и, отвернувшись, скорыми бодрыми шагами пошла по улиц.
Гавриловна уже истопила печь и устанавливала горшки, когда вошла ея дочь.
«Господи Iисусе Христе сыне Божiй, помилуй насъ!»
— «Аминь», сказала Гавриловна.
— «Здорово, матушка; дешь за дровами?»
— «Надо хать, дитятко, Улита зайти хотла, да, я чай, не управилась еще. Али нужно теб чт`o?»
— «Н. Дома дловъ нтъ, я съ тобою поду».
— «Ну, спаси тебя Христосъ.
Марьяна переобулась, надла материны сапоги, вышла на дворъ, вывела воловъ, надла ярмо, и, захвативъ топоры, мать съ дочерью выхали за ворота. Марьяна отказалась пость и вообще была неразговорчива. Въ лесу молча и сильно работала, влзая на деревья и сильными руками обрубая сучья. Гавриловна замтила, что дочьк не по себ, но не спрашивала о причин. Для нея причина эта была давно извстна. Гавриловна считала Марьяну совершенно счастливой. У нея были теперь два быка, буйволица, другой садъ, который купилъ ей Олнинъ. Одно только: злодй Кирка мучалъ ее тмъ, что пропадалъ и конца не длалъ. Чтобы Олнинъ могъ перестать любить ея красавицу, этаго она не могла думать. —
Когда арба была наложена верхомъ и бабы ввели быковъ, къ нимъ подошла Устинька, которая тоже набирала дрова.
— «Страсти какія, матушки!» сказала она. «Сейчасъ Назарка верхомъ прибжалъ, сказывалъ, абреки переправились, веллъ домой хать. Еще сказывалъ»... Устинька отвела Гавриловну въ сторону и тихо стала говорить ей, такъ что Марьяна, заворачивающая быковъ, не слыхала ее. «Правда ли, нтъ ли, сказывалъ: съ абреками Кирку видли наши казаки. Господи помилуй, что длать!»
— «Иди что ль, мамука!» крикнула Марьяна. Устинька и старуха подошли къ арб и пошли за ней. Въ лсу послышались три выстрла.
— «Батюшки мои свты», заговорила Устинька: «абреки и есть!» и побжала впередъ къ своей арб. Гавриловна шла сзади и молча вздыхала, Марьяна скорй погоняла быковъ. Выбравшись изъ лсу на дорогу, она влзла на арбу. Старуха пошла впередъ. —
Вернувшись домой, он пообдали. Марьяна влзла на печку, старуха убравшись, влзла къ ней и принесла ей смячекъ.
— «На, пощелкай, Марьянушка», сказала она, подавая съ той особенной лаской, съ которой обращаются съ больнымъ ребенкомъ.
Марьяна взяла. Старуха стала вздыхать: