Полное собрание сочинений

По Эдгар Аллан

Марии Луизе

Март, 1848

пер. В. Федорова

Еще недавно автор этих строк, В неодолимой гордости рассудком Упрямо утверждая «силу слова», Говаривал, что ни единой мысли Доступной человеку нет, пока Мы знаком языка ее не свяжем: И вот теперь – как бы ему в насмешку – Два слова – два чужих двугласных звука По-итальянски, – повторять бы только Их ангелам, загрезившим по росам – Светлиночкам в Гермонских косогорах Жемчужисто пронизанных луной, Подобных сокровенным думам, или Лишь душам дум, божественным виденьям, Быть может, выразимым только песней На Лютне Израфеля (Серафима, Которому Творцом дан дивный голос Певучей всех!). А мне? – Увы, бессильно Мое перо в моих руках дрожащих – Невыразимо имя дорогое, Тобой произнесенное, – ни мыслить, Ни записать, ни даже только грезить Не дано мне, затем, что перед этой Мечтою недвижимой и прекрасной, Раскрыв глаза огромные, стою Как у ворот раскрытых прямо в грезу. Направо, влево и вперед открылась Поверх величественнейшей гробницы Без края даль в пурпуровых туманах, – Но весь простор в едином: ты одна .

Загадочный

сонет

Март, 1848

пер. А. Щербакова

«Сонеты, – учит Соломон дон Дукка, – На редкость мыслью подлинной бедны, В прозрачном их ничтожестве видны Хитросплетенья зауми со скукой. Красавицы чураться их должны. Их понапрасну выдумал Петрарка. Чуть дунь – и все труды его насмарку. Они смешны, слащавы и бледны». Не возражаю Солу. Хоть и зол он, Но прав. Сколь часто, изумляя свет, Убог, как мыльный пузырек, сонет, Не этот, я надеюсь. Тайны полон, Он будет, вечен и неколебим, Беречь свой смысл – ваш милый псевдоним.

К Елене

Ноябрь, 1848

пер. В. Рогова

Тебя я видел раз, один лишь раз; Не помню, сколько лет назад – но мало. В июле, в полночь, полная луна, Твоей душе подобная, дорогу Искала к самому зениту неба, Роняя света серебристый полог, Исполненный истомы и дремоты, На тысячи подъявших лики роз, Что в зачарованном саду росли, Где колыхнуться ветерок не смел, – Свет лился медленно на лики роз, Они ж в ответ благоуханье душ Ему в экстазе смерти изливали: Свет лился медленно на лики роз, Они же умирали, пленены Тобою и поэзией твоею. Полусклоненная, среди фиалок Ты мне предстала в белом одеянье; Свет лился медленно на лики роз, На лик твой, поднятый – увы! – в печали. Не Рок ли этой полночью в июле, Не Рок ли (что зовется также Скорбью!) Остановил меня у входа в сад, Чтобы вдохнул я роз благоуханье? Ни звука: ненавистный мир уснул, Лишь мы с тобой не спали. (Боже! Небо! Как бьется сердце, лишь услышу вместе Два слова: мы с тобой.) Я огляделся – И во мгновенье все кругом исчезло. (Не забывай, что сад был зачарован!) Луны жемчужный блеск погас на небе, Извилистые тропки, мшистый берег, Счастливые цветы и листьев шелест – Исчезло все, и роз благоуханье В объятьях ветерка тогда скончалось. Все умерло – и только ты жила, Нет, и не ты: лишь свет очей твоих, Душа в очах твоих, подъятых к небу. Я видел их, вселенную мою, Лишь их я видел долгие часы, Лишь их, пока луна не закатилась. Какие горькие повествованья Таились в их кристальной глубине! И горя сумрак! И полет надежды! И море безмятежное величья! И дерзость в жажде славы! – но, бездонна, К любви способность мне открылась в них! Но вот исчезла милая Диана На ложе западном грозовых туч: И, призрак меж стволов, подобных склепу, Ты ускользнула. Но остались очи. Остался взгляд, он не исчез доныне. В ту ночь он к дому осветил мне путь, Меня он не покинул (как надежды). Со мною он – ведет меня сквозь годы, Он мне служитель – я же раб ему. Он служит мне, светя и согревая, Мой долг – спасенным быть его сияньем, Стать чистым в электрическом огне, В огне Элизия стать освященным. Он дал мне Красоту (она ж Надежда), Он в небе – пред его сияньем звездным В часы унылых бдений я колена Склоняю; и в слепящем свете дня Все вижу их – две сладостно-блестящих Венеры, что и солнце не затмит!

Сновиденье в сновиденьи

31 марта, 1849

пер. М. Квятковской

Печально лоб целую твой, Но прежде, чем прощусь с тобой, Поведаю тебе одной… Да, ты не зря твердила мне, Что жизнь моя течет во сне, Но, если нет надежды боле, То – ясным днем иль при луне Она ушла – не все равно ли, Во сне ушла иль не во сне? Все, что несут нам сон и бденье, Лишь сновиденье в сновиденьи. …Стою на берегу морском, У ног – прибоя вечный гром, И бережно держу в руках Песчинок золотистый прах, А он сквозь пальцы, как струя, Стекает в море бытия – И горько, горько плачу я! О Боже! Что ж моя рука Не может удержать песка? О Боже! Где мне силы взять Хоть бы песчинку удержать? Ужели всё – и сон, и бденье – Лишь сновиденье в сновиденьи?

Эльдорадо

21 апреля, 1849

пер. В. Васильева

Средь гор и долин Спешил паладин, Ни солнце, ни тень не преграда. И юн, и удал, Он с песней искал Таинственный край Эльдорадо. Но тенью легла На складки чела Немых расстояний преграда. Он в дальних краях Ослаб и одрях, Покуда искал Эльдорадо. У сумрачных скал Он тень повстречал: «О тень, всем надеждам преграда, Поведай ты мне, В какой стороне Смогу я найти Эльдорадо?» «Ищи за несметным сонмом планет. Ни в чем я тебе не преграда. Спускайся скорей В долину теней, И там ты найдешь Эльдорадо!»

К Анни

28 апреля, 1849

пер. М. Зенкевича

О, счастье! Не мучусь Я больше, томясь, Упорной болезнью, И порвана связь С горячкой, что жизнью Недавно звалась. Лежу я недвижно, Лишенный сил, И каждый мускул Как будто застыл. Мне лучше: не мучит Горячечный пыл. Лежу я спокойно, Во сне распростерт, Забыв все недуги, Как будто я мертв, И можно в испуге Подумать – я мертв. Рыданья и вопли Затихли

вокруг, Как только прервался Мучительный стук – Терзающий сердце Томительный стук. Тоска, отвращенье, Как тающий воск, Исчезли с болезнью, Мрачившей мой мозг, С горячкой, что жизнью Сжигала мой мозг. Исчезла и пытка, Всех пыток сильней. – Ужасная жажда Души моей К реке ядовитой Проклятых страстей: Насытил я жажду Души моей. Испил я студеной Воды из ключа, Тот ключ потаенный Струится, журча, В земле неглубоко Струится, журча. О нет! Пусть не скажет Никто, что для сна Приют мой мрачен, Постель так тесна, – Ведь тот, кто скажет: Постель так тесна, Он тоже ляжет В такую ж для сна. Мой дух не лелеет Мечтаний о грозах, Не сожалеет О пламенных розах, О том, что алеет На миртах и розах, Дыханье как будто Анютиных глазок Он слышит из руты, Из праздничных связок Цветов розмаринных, Анютиных глазок – Дыханье невинных Анютиных глазок. Он дремлет блаженно В тумане мечтаний О правде нетленной И верности Анни, Витая блаженно Средь локонов Анни. Она с поцелуем Склонилась ко мне, И я, не волнуем Ничем в тишине, Скользя, как по струям, Забылся во сне. Укрыв меня нежно И свет затемня, Она помолилась Потом за меня, Чтоб ангелы неба Хранили меня. И я на постели Лежу распростерт (С истомою в теле), Как будто я мертв, – Прильнув к изголовью, Лежу распростерт (С ее любовью), Как будто я мертв, – И вам всем я страшен, Как будто я мертв. Душа ж моя ярче, Чем в млечном тумане Все звезды на небе, Сверкает с Анни, Горит она светом Любви моей Анни, Лучится ответом Из глаз моей Анни.

Сонет к моей матери

7 июля, 1849

пер. В. Топорова

Постигнув, что не только человек – Но ангелы – из всех благословений, Способных нежность выразить навек, Не отыскали имени блаженней, Я «матерью» назвал тебя, и ты Вошла мне в сердце самою родною И стала жить в нем – в доме пустоты, Покинутом покойною женою. Мою родную мать (по ком я тоже Скорблю) ты материнством превзошла: Жизнь дорога – Виргиния дороже, Ты, дав ей жизнь, мне этим жизнь дала; Отныне же, когда ее не стало, И для меня небытие настало.

Аннабель-Ли

9 октября, 1849

пер. Д. Садовникова

Многие, многие годы назад, У моря родной мне земли, Жила одна девушка, звали ее Красавицей Аннабель-Ли, И, кроме любви, мы ни о чем И думать с ней не могли. Оба мы были простыми детьми, Детьми той приморской земли; Но выше земной была эта любовь, Любовь к моей Аннабель-Ли, – Настолько, что даже завидовать ей И ангелы в небе могли! Многие, многие годы назад Осенние тучи пришли, И ветром холодным убили они Красавицу Аннабель-Ли. Родные зарыли в могилу ее У моря родной ей земли. Знаю – завидовать нашей любви И ангелы в небе могли! И вот где причина (про то говорят Все люди приморской земли), Что ветер осенний унес от меня Красавицу Аннабель-Ли. Да, наша любовь была выше земной! Ни взрослые так полюбить не могли, Ни мудрые так не могли, – И кто разлучит ее душу со мной? Ни ангелы неба, ни духи земли – Не в силах никто меня с ней разлучить С любимой Аннабель-Ли! Мне при свете луны в душу крадутся сны О красавице Аннабель-Ли; И в мерцаньи ночей вижу свет я очей Дорогой моей Аннабель-Ли… Я расстаться с моей дорогой не могу И всю ночь провожу на морском берегу, На могиле родной мне земли, Возле Аннабель-Ли.

Колокола

Ноябрь, 1849

пер. А. Оленича-Гнененко

I

За санями вьется снег, Белый снег. Колокольчики беспечно рассыпают нежный смех И звенят, звенят, звенят В льдистом воздухе ночном, И звенят, и говорят. Звезды радужно горят Кристаллическим огнем. Слышишь ритм, ритм, ритм – Речь руническую рифм? С колокольчиков слетая, музыкально тает он, Этот звон, звон, звон. Звон, звон, звон. Этот быстрый, серебристый перезвон.

II

Слышишь свадьбы звон литой – Золотой? О, с какою необычной, гармоничной красотой Про любовь, что так светла, Говорят колокола! Золотистых, чистых нот Мерный строй. Звонких звуков хоровод Нарастает, и летает, и плывет Под луной. Звучный звон – со всех сторон, Ливень ласковых мелодий: слышен тем он, кто влюблен. Льется он В ночь и в сон. Он грядущим освящен. В сердце горлинки рожден. Полногласный и прекрасный, Этот звон, звон, звон, Этот звон, звон, звон, звон. Звон, звон, звон. И поющий, и зовущий этот звон!