Полное собрание сочинений
Шрифт:
– Волчок, на!
И увесистый кусок мяса полетел к будке. Волк подхватил его на лету и живо юркнул назад, в свое убежище. Подходя к кухне, Мишаков издали слышал, как волк, ворча, расправляется с его гостинцем. «Слава Богу, пронесло», – подумал Мишаков и принялся таскать из речки воду.
Солнце уже начало клониться к горизонту, когда Ингур вынес во двор охапку ножей и, присев на бревнышко, принялся править их бруском: Шш-ик – шш-ик! Шш-ик – шш-ик! Шш-ик – шш-ик!
– Одна готово. Теперя другая, – бурчал он себе под нос.
Волк
– Чего смотришь? Работа хочешь? Твоя работа здеся, на дворе. Застава сторожи. Чужого не пуская. Волка тоже, как ты.
Волк опять наклонил голову к лапам и принялся что-то аппетитно грызть.
– Что, вкусно? Что ешь? И мне дай, я тоже хочу.
Волк, словно поняв слова старика, подхватил кость и побрел к будке. И тут Ингур заметил, что кость у него в зубах красная – сырая, стало быть. Ингур вскочил, как ошпаренный.
– Ай-ай-ай! Ай-ай-ай-ай! Кто это сделал? Ай-ай-ай!
Во двор выскочили Прохоров и Диденко.
– Ингур, что с тобой?
– Что случилось, старик? Кто тебя обидел, скажи. Со мной, Прохоровым иметь дело будет!
– Ай-ай-ай-ай-ай! Прохор! Говорил я тебе не браниться – тайга накажет. А ты бранился. Вот и наказала. Наказала нас тайга! Теперь беда! Беда много будет на застава!
– Ингур, да ты толком скажи, что случилось? Как она нас наказала?
– Кто-то зверя испортил! Сырая мяса дал! Видишь – кость грызет? Красная! Сырая, значить! Теперь Волчок – дикая зверя будет! Теперь не ты, не я – тайга ему хозяин! Отомстит теперь тайга, что ее духа человек забрать хотел. Отомстит шибко. Ясно?
– Да кто сказал, что беда случится? Как был наш Волчок, так и будет. Никто от нас его не уведет. И никого из нас он не тронет. С чего бы это? Он вырос среди нас, привык к людям. А тайга ему не дом. Здесь его друзья.
– Нет, Прохор! Теперя все. Убивать придется. А то он убьет кого-то. Теперя Волчок – дикая, не наша больше. Ясно?
– Да погоди ты! Никого он убивать не собирается. Кстати, кто мог ему сырое мясо дать? Карпачев! Где ты, Карпачев?!
Весь разгоряченный, в белом переднике, с поварским колпаком на голове, из-под которого торчали огненно-рыжие кудри, выскочил из кухни шеф-повар.
– Я, товарищ старшина! Что случилось, что вы с Ингуром кричите так?
– Зачем ты дал Волчку сырое мясо?
– Я?! Я не давал, товарищ старшина!
– Да посмотри, он же до сих пор сырую кость мусолит. Видишь?
– Вижу. Это не я. Сейчас Мишакова спросим. Он сегодня в наряде. Он и мясо рубил. Мишаков! Мишаков! Иди сюда! Где ты там?
Выбежал Мишаков. Красный, весь лоб в крупных каплях пота, воротник расстегнут.
– Слушаю, товарищ…
– Это ты угостил волка сырым мясом? – накинулся на него Карпачев.
Мишаков молчал. Но по всему было видно, что именно он.
– Ах ты, сучий потрох! Я из тебя все дерьмо вытряхну, паскудная тварь! Тебя папа с мамой, видать, заласкали в детстве!
Карпачев
– Отпусти его, повар! Не трогай парня. Пойдем со мной, Мишаков, там поговорим тихо.
Ингур обнял Мишакова за плечо и медленно повел в свою коморку. А Карпачев продолжал бесноваться.
– Говно собачье! Шакал вонючий! Все знают, что волку сырого нельзя давать! А он что? Ему, суке, плевать на всех! Вот вернется он от деда Ингура! Я ему тут глаз на жопу натяну! Из жопы ноги повыдергиваю – спички повставляю! Почти год служит – мясо рубать не научился! Просыпает каждый раз, когда на кухне в наряде!
– Карпачев!
Карпачев осекся и даже вздрогнул, услышав голос Диденко.
– Я, товарищ капитан!
– Прекратить шум! Марш на кухню! А завтра я с тобой поговорю на трезвую голову. Ты у меня тоже схлопочешь по первое число!
– За что, товарищ капитан?
– За эту выпивку хотя бы. И за избиение солдата. А это – подсудное дело. Понял?
– Да я, товарищ капитан…
– Марш на кухню сейчас же!
В коморке старого Ингура жарко горела печь. На ней стоял чайник и «плевался» на плиту каплями кипятка.
– Чайку попьем, молодой. Ладно?
– Ладно, – согласился Мишаков. Ингур достал две кружки, краюху хлеба и берестяную банку с бортевым медом.
– Осторожно, не обожгися, молодой. Ты меду бери, меду! Вкусная!
– Спасибо, дядя Ингур. Такого меда отродясь не ел.
– Дикий мед. Тайга добыл. Бортевой называется. Кушай, кушай.
Несколько минут царила тишина. Слышно было только, как трещат дрова в печи, да старый Ингур с шумом прихлебывает чай из своей видавшей виды медной кружки.
– Скажи, молодой, зачем дал сырое мясо волку? Кому навредить хотел?
– Да никому, дядя Ингур! Просто после разрубки туши унес куски на кухню в цыбарке. А когда пришел убирать место, обнаружил, что один кусок за плаху завалился. Куда его деть?
– Почему в кухню не отнес?
– Так этот же рыжий бык вместо благодарности или чтобы просто взять, да и в жаркое бросить, начнет оскорблять, корить. А последнее время и кулаки стал в ход пускать.
– Бык, говоришь? Ха-ха-ха! Похоже – это верно. И волос такой. Кучерявый и рыжий. И губы такие. Настоящая бык! Ха-ха-ха! Только рога нету! Напрасно ты это сделал. Почему не выбросил это мясо? Почему мне не принес?
Опять замолчали. Ингур продолжал сербать чай. А Мишаков тихо отхлебывал из старинной медной кружки вприкуску с хлебной коркой и ароматным бортевым медом. Про себя он проклинал и Карпачева, и волка, и свою трусость, и всю военную службу. Только Ингур был для него воплощением доброты, справедливости и понимания.
– Ничего, молодой, и Карпачева переживешь, и Волчка найдем, что делать.
А Мишаков продолжал:
– Выбросишь – найдут. Сразу догадаются. Я-то мясом занимался на кухне. Обвинять будут. Того и гляди – политику пришьют.