Шрифт:
ГЛАВА 1
Джулия появилась в обсерватории в начале весны. В отличие от смены времен года ее появление не прошло незамеченным.
Птицы на горе заливались трелями, низкие заснеженные пики приобрели прозрачный цвет яичной скорлупы. Воздух потеплел и истончился — теперь подъем на высокую площадку занимал гораздо больше времени. Ученые, отдуваясь, карабкались на гребень, где были установлены телескопы. И вот на горе появились первые туристы.
В небе кружились ястребы, а ниже, на поворотах дороги, капоты автомобилей, преодолевающих
Здесь были влюбленные парочки, полные семьи, дети, путешествующие с отцом, и дети, прибывшие с матерью, стайки детей в сопровождении какого-нибудь экспрессивного взрослого, и группы взрослых в компании единственного молчаливого ребенка. Туристы радовались окончанию пути. Многие приехали сюда из самого Сан-Франциско. Все они были городскими жителями, и небольшая покупка в сувенирной лавке примиряла горожан с долгим и изнурительным подъемом на гору. Кроме того, наверху располагались туалеты и кафетерий. И только под конец дети тащили упирающихся взрослых посмотреть на телескопы.
Туристы и не подозревали, что, взобравшись на гору, сами становились объектами наблюдения. В ожидании наступления ночи астрономы и обслуживающий персонал могли заниматься чем угодно — работать, спать, читать или общаться. Когда весна принесла туристов на гору, персонал занялся разглядыванием пришельцев через зеркальные окна гостиной, в которых туристы могли видеть только собственные отражения.
На первых порах Ломакс очень смущался, ловя взгляды незнакомцев, обращенные на самих себя. В этом было что-то от подглядывания за чужим любовным свиданием. Жесты, которыми люди обменивались со своими отражениями, не предназначались для посторонних глаз, они были стремительны и неосознанны. Но прошла пара месяцев, Ломакс привык и уже без всякого стеснения разглядывал туристов.
Ученых, оторванных от дома в течение недель, а то и месяцев, успокаивало зрелище препирающихся семейств, а женщины вызывали живой интерес. Мужчины обсуждали их одежду, волосы и ноги. Итальянца особенно волновали ноги.
— Ах нет, Боже мой, вы только поглядите на эти пальчики! — стонал он, разглядывая женщину во вьетнамках.
— Ага, а вот и ее симпатичная дочка… Как же ей не хотелось ехать сегодня в обсерваторию. Куда интересней лежать у бассейна в крошечном бикини. До чего же обидно натягивать на себя всю эту одежду, — со знанием дела комментировал русский.
Некоторые ученые глазели на симпатичную девочку-подростка, но большинство дремали или читали. Англичанин мрачно уставился на последний выпуск «Астрофизического обозрения», лежащий, увы, на коленях соседа. Кто-то писал письмо домой. Кто-то раскладывал пасьянс из потертой колоды карт.
— Первый сексуальный опыт у нее еще впереди. Она мечтает об этом событии, воображает, как все будет происходить, но ничто не может подготовить девушку к дару любви, — сочинял русский, которого звали Евгений.
Теперь уже почти все мужчины наблюдали за девочкой-подростком. Только Добермен остался
Англичанин решил воспользоваться ситуацией:
— Я вижу, вы не читаете… Позвольте?
Он указал на «Астрофизическое обозрение» и тут же выхватил журнал из рук Ломакса. Ломакс не возражал. Он рассматривал девушку. Та спускалась по склону впереди родителей и младшего брата. Усердно приглаженные расческой волосы блестели.
— Хорошие ножки, очень хорошие, — с видом знатока вымолвил итальянец.
Девушка остановилась около окна и, увидев собственное отражение, вздрогнула, словно внезапно столкнувшись с возлюбленным. Она дернула головой и посмотрела на себя сквозь опущенные ресницы. Губы раздвинулись, открывая сияющие зубные пластинки.
— А-а-ах… Такая тоненькая, такая гибкая, движется так застенчиво, еще только начиная осознавать собственное тело. Лицо такое чистое — никаких следов волнений и переживаний, никаких морщин. А губы! Какие губы…
Однако аудитория русского отвлеклась.
Стоянку пересекал профессор Берлинз. Он размахивал руками, что-то объясняя и кивая в такт собственным словам. Рядом с профессором шла поразительно красивая женщина, совсем не похожая на туристку. Туристы носили мешковатые шорты, кроссовки и вытянутые свитера; эта женщина была одета в короткое облегающее платье. Ее фигура показалась Ломаксу высеченной из мрамора. Издалека он видел только общие очертания, которые тем не менее радовали глаз совершенством пропорций.
— О Боже! — задохнулся итальянец, из чего Ломакс заключил, что ноги женщины тоже хороши.
Евгений продолжал:
— Пусть сейчас рот ее набит всевозможными железками и прочими скобяными изделиями, давайте забудем об этом — когда их вынут, нас восхитит блистающий ряд зубов. Над ними пухлые губы женщины, готовой к любовному приключению, внутри — влажный язык. Маленький: возможно. Розовый: вероятно. Здоровый: без сомнений. Да, так и есть, все обещает соблазнительную перспективу. Хочется верить, что мужчиной, который преподаст ей первый любовный урок, будет не какой-нибудь старшеклассник, а тот, кто способен оценить этот дар.
Евгений закончил комментарии, так как девушка скрылась из виду. Тут он заметил Берлинза и женщину и присоединился к общему молчанию. Женщина достигла зеркального окна, и ученые смогли услышать обрывки монолога профессора: на случай плохой погоды или если она не сможет вернуться домой из-за срочной работы за ней зарезервирована комната… не слишком роскошная… уединение… дружеская атмосфера… сообщество ученых…
Некоторые мужчины поднялись с мест, приводя в порядок одежду. Кое-кто выступил вперед. Ломакс давно подозревал, что жесты пришельцев, обращенные к собственному отражению, действовали на некоторых ученых возбуждающе. Время от времени он замечал, что Евгений или Добермен стараются попасть в поле зрения туристов, пытаясь вызвать их открытое восхищение. Ломакс встревожился, что женщина попадет в их сети. Желудок сжался. Захотелось предостеречь ее, однако он мог только наблюдать, как красавица, ничего не подозревая, приближается к окну.