Полный курс русской истории Николая Карамзина в одной книге
Шрифт:
Затем, решив «варяжский вопрос», он стал искать идею, которая может объединить его многонациональное владение. Сначала он решил ввести модифицированный вариант язычества. Известно, что новым элементом здесь стало человеческое жертвоприношение. Летопись приводит чудовищные подробности. Карамзин же только упоминает, что нового идола с серебряной бородой, Перуна, князь велел поставить близ теремного двора, ему-то и приносились кровавые жертвы. Такого же идола по его приказу на берегу Волхова поставил Добрыня.
Но что-то в этом новом механизме устрашения и объединения не сработало. И киевляне, и новгородцы давно забыли, что такое человеческая жертва. Появилось недовольство. Пока Владимир бывал в походах (а он успел много повоевать: добыл Киеву червенские города на юго-западе, захватил ятвягов в Литве, усмирил вятичей,
Жертва не удалась. Владимир, который был от природы очень осмотрителен, понял, что подобные мероприятия могут привести к недовольству. А этого он опасался. Поэтому взамен Перуну он стал искать более достойную религию.
Но выбор был сложен. Сам Владимир не отличался ни кротостью нрава, ни целомудрием. Напротив, о нем говорили, что он не пропустит ни единой смазливой девицы. Жен у него имелось четыре, а наложниц около восьмисот – 300 в Вышегороде, 300 в Белогородке (близ Киева) и 200 в селе Берестове. Любил он хорошо поесть и хорошо выпить. Однако из всех возможных религий выбрал для Руси такую, где плоть положено смирять, а блуд считается делом греховным. Впрочем, и выбор был невелик: иудаизм (но это была вера в Хазарском каганате и стала бы напоминанием о веках неволи), ислам (с этой верой Владимир мог столкнуться в восточных походах, когда усмирял радимичей и воевал с волжскими болгарами), христианство.
Последняя религия уже успешно разделилась на латинскую и православную веру. Латинский вариант веры не устраивал князя по самой простой причине – ее исповедовали поляки, а с ними он воевал. Католицизм, таким образом, был верой врагов. Да и Рим находился относительно далеко от Руси. Гораздо разумнее и дипломатичнее было принять восточное христианство, поскольку рядом находился Константинополь и русские были связаны с ним договорами о дружбе.
Карамзин в эти геополитические тонкости не вникает, он берет за основу сообщение Нестора, что князь имел диспуты о вере, прежде чем выбрать наилучшую для его земли. Конечно, диспуты могли вестись, но вряд ли они повлияли на решение Владимира: Русь и Византию в Х веке связывало слишком многое, чтобы сделать иной выбор. Князь желал строить государство по образу соседней Империи, вера которой наилучшим образом подходила для такого строительства. Мнением самого народа, конечно же, никто не интересовался. А народ был совершенно языческим. Причем имелись язычники славянского и финского образца. Так что обратить в православие этот многонациональный субстрат можно было только решением сверху. Что Владимир и сделал.
Но даже принятие веры Владимир превратил в завоевательный поход. Право на новую веру он желал добыть мечом. «Собрав многочисленное войско, – пишет Карамзин, – Великий Князь пошел на судах к Греческому Херсону, которого развалины доныне видимы в Тавриде, близ Севастополя. Сей торговый город, построенный в самой глубокой древности выходцами Гераклейскими, сохранял еще в Х веке бытие и славу свою, несмотря на великие опустошения, сделанные дикими народами в окрестностях Черного моря, со времен Геродотовых скифов до Козаров и Печенегов. Он признавал над собою верховную власть Императоров Греческих, но не платил им дани; избирал своих начальников и повиновался собственным законам Республиканским. Жители его, торгуя во всех пристанях Черноморских, наслаждались изобилием.
Владимир, остановясь в гавани, или заливе Херсонском, высадил на берег войско и со всех сторон окружил город. Издревле привязанные к вольности, Херсонцы оборонялись мужественно. Великий Князь грозил им стоять три года под их стенами, ежели они не сдадутся: но граждане отвергали его предложения, в надежде, может быть, иметь скорую помощь от Греков; старались уничтожать все работы осаждающих и, сделав тайный подкоп, как говорит Летописец, ночью уносили в город ту землю, которую Россияне сыпали перед стенами, чтобы окружить оную валом, по древнему обыкновению военного искусства.
К счастию, нашелся в городе доброжелатель
Завоевав славный и богатый город, который в течение многих веков умел отражать приступы народов варварских, Российский Князь еще более возгордился своим величием и чрез Послов объявил Императорам, Василию и Константину, что он желает быть супругом сестры их, юной Царевны Анны, или, в случае отказа, возьмет Константинополь. Родственный союз с Греческими знаменитыми Царями казался лестным для его честолюбия. Империя, по смерти Героя Цимисхия, была жертвою мятежей и беспорядка: Военачальники Склир и Фока не хотели повиноваться законным Государям и спорили с ними о Державе. Сии обстоятельства принудили Императоров забыть обыкновенную надменность Греков и презрение к язычникам. Василий и Константин, надеясь помощию сильного Князя Российского спасти трон и венец, ответствовали ему, что от него зависит быть их зятем; что, приняв Веру Христианскую, он получит и руку Царевны, и Царство небесное.
Владимир, уже готовый к тому, с радостию изъявил согласие креститься, но хотел прежде, чтобы Императоры, в залог доверенности и дружбы, прислали к нему сестру свою. Анна ужаснулась: супружество с Князем народа, по мнению Греков, дикого и свирепого, казалось ей жестоким пленом и ненавистнее смерти. Но Политика требовала сей жертвы, и ревность к обращению идолопоклонников служила ей оправданием или предлогом.
Горестная Царевна отправилась в Херсон на корабле, сопровождаемая знаменитыми духовными и гражданскими чиновниками: там народ встретил ее как свою избавительницу, со всеми знаками усердия и радости. В летописи сказано, что Великий Князь тогда разболелся глазами и не мог ничего видеть; что Анна убедила его немедленно креститься и что он прозрел в самую ту минуту, когда Святитель возложил на него руку. Бояре Российские, удивленные чудом, вместе с Государем приняли истинную Веру (в церкви Св. Василия, которая стояла на городской площади, между двумя палатами, где жили Великий Князь и невеста его).
Херсонский Митрополит и Византийские Пресвитеры совершили сей обряд торжественный, за коим следовало обручение и самый брак Царевны с Владимиром, благословенный для России во многих отношениях и весьма счастливый для Константинополя: ибо Великий Князь, как верный союзник Императоров, немедленно отправил к ним часть мужественной дружины своей, которая помогла Василию разбить мятежника Фоку и восстановить тишину в Империи.
Сего не довольно: Владимир отказался от своего завоевания и, соорудив в Херсоне церковь – на том возвышении, куда граждане сносили из-под стен землю, возвратил сей город Царям Греческим в изъявление благодарности за руку сестры их. Вместо пленников он вывел из Херсона одних Иереев и того Анастаса, который помог ему овладеть городом; вместо дани взял церковные сосуды, мощи Св. Климента и Фива, ученика его, также два истукана и четырех коней медных, в знак любви своей к художествам (сии, может быть, изящные произведения древнего искусства стояли в Несторово время на площади старого Киева, близ нынешней Андреевской и Десятинной церкви). Наставленный Херсонским Митрополитом в тайнах и нравственном учении Христианства, Владимир спешил в столицу свою озарить народ светом крещения».
Свет, который пролился вместе с крещением всего народа, был больше подобен молнии Перуна: Владимир приказал изрубить прежних идолов (вместе с Перуном, которого сам втащит в русский пантеон) на куски, а людей согнать в Днепр силой, если не пойдут по доброй воле.
«Изумленный народ, – добавляет историк, – не смел защитить своих мнимых богов, но проливал слезы, бывшие для них последнею данию суеверия: ибо Владимир на другой день велел объявить в городе, чтобы все люди Русские, Вельможи и рабы, бедные и богатые шли креститься – и народ, уже лишенный предметов древнего обожания, устремился толпами на берег Днепра, рассуждая, что новая Вера должна быть мудрою и святою, когда Великий Князь и Бояре предпочли ее старой Вере отцев своих.