Полный курс русской истории Николая Карамзина в одной книге

Карамзин Николай Михайлович

А дальше все становится еще запутаннее. Оборонять Москву стал Остей, литовский князь, внук Ольгерда, которого, считал историк, послал в Москву Дмитрий. Но летописи об этом княжеском распоряжении молчат. Остей вызвался сам, потому что не нашлось в Москве никого, кто был способен организовать оборону. А Дмитрий никаких войск нигде не собирал – он сидел в Костроме. Если кто и собирал рать, так скорее Владимир Андреевич.

Что же касается поведения других князей, так многие не только не бросились защищать Москву, но и вовсе перешли в войско Тохтамыша. Еще интереснее. Они же ведь прежде были. герои Куликовской битвы? А Москву защищал Остей – в меру

своих способностей, честно защищал. Только народ в Москве был пьян, никакой тишины и благоустройства, как пишет историк, и в помине не было.

Остей допустил ту же ошибку, что Мстислав Удалой в 1224 году: разведочный монгольский отряд он принял за всю рать Тохтамыша. Когда подошла вся рать, он это понял, но было поздно. Москву бы он не отстоял в любом случае – и при сдаче, и без оной. Крепость она была никакая. Да и – вернемся к обороне крепостей, что, по Карамзину, собирался проделать Дмитрий, – ни одна русская крепость, кроме разве что северного Пскова, не смогла бы противостоять войску молодого хана. У Дмитрия просто не было таких крепостей. Так что ж он тогда делал в Костроме? Почему не подошел с якобы собираемым войском? Где было это войско? Сие неведомо.

Москва смогла продержаться 4 дня. Потом начались переговоры. Их вели с московскими защитниками. русские князья из войска Тохтамыша. Они обещали всем свободу и милость хана. Остей был молод и наивен, а горожане русским князьям верили. Так вот и решили сдаться. Открыли ворота, Остей вышел с хлебом-солью, священники – с иконами и хоругвями, народ – со слезами умиления.

А монголы поступили так, как поступали всегда: Остея увели побыстрее с глаз и тут же убили, вошли в Москву, жителей зарезали и город сожгли. Ничего нового. Потом отправились жечь и уничтожать все, что могли, – Владимир, Звенигород, Юрьев, Можайск, Дмитров, Переяславль, Коломну.

Вот вам и оборона по крепостям! Ко всему прочему еще и увели в плен множество русских людей – а вот такого давно не бывало. Единственный бой, который дали русские, – у Волока Ламского, там сражался Владимир Андреевич, он монголов разбил и не пустил их дальше на север. А Дмитрий? Сидел в Костроме.

Самое интересное, что, если верить летописям, то первое, что спросил Тохтамыш у москвичей, – где их князь, в городе ли он? Иными словами, Тохтамыш шел войной на конкретного обидчика. Он искал, Дмитрия Ивановича. Но тот был далеко от льющейся крови. Подставляться он не любил. За него погибли Москва, Владимир, Звенигород, Юрьев, Можайск, Дмитров, Переяславль, Коломна. Такие вот дела. Но для Карамзина Дмитрий оставался героем с большой буквы (так он его пишет), Дмитрием Донским. Единственное, чем он оказал услугу сожженной Москве, – вернувшись, рыдал на пепелище и велел «погребать мертвых и давал гробокопателям по рублю за 80 тел: что составило 300 рублей». Наученный горьким опытом, он очень боялся заразы.

Такова была цена личного спасения. Из всего вышеизложенного Карамзин давал ровно противоположный славословию вывод: «Не время было презирать Тохтамыша и думать о битвах: разоренное Великое Княжение требовало мирного спокойствия, и народ уныл. Великодушный Димитрий, скрепив сердце, с честию принял в Москве Ханского Мурзу, Карача, объявившего ему, что Тохтамыш, страшный во гневе, умеет и миловать преступников в раскаянии. Сын Великого Князя, Василий, со многими Боярами поехав Волгою на судах в Орду, знаками смирения столь угодил Хану, что Михаил Тверской не мог успеть в своих происках и с досадою возвратился в Россию.

Но милость Тохтамышева

дорого стоила Великому Княжению: кровопийцы Ординские, называемые Послами, начали снова являться в его пределах и возложили на оное весьма тягостную дань, в особенности для земледельцев: всякая деревня, состоящая из двух и трех дворов, обязывалась платить полтину серебром, города давали и золото. Сверх того, к огорчению Государя и народа, Хан в залог верности и осьми тысяч рублей долгу удержал при себе юного Князя Василия Димитриевича, вместе с сыновьями Князей Нижегородского и Тверского».

Другими словами, в государстве московском началось ровно то же самое, что и в памятном 1238 году, – дань, насилие, увод жителей, удержание детей княжеских в аманатах. Расслабились, понимаешь ли! Как о благочестивом поступке историк говорит, что Дмитрий не мстил князю Тверскому (за что бы это?) и простил Олега Рязанского, а тот взял да и разграбил Коломну! Если учесть, что Коломна была рязанским владением и совсем недавно, при отце Дмитрия, ее отняли у Рязани, то обвинение Олегу просто замечательное.

Впрочем, Дмитрий Коломну не отдал, а Олега, да, простил! Но этого было мало. Теперь Дмитрий взялся за Новгород. Для похода на новгородцев он собрал войска из 26 уделов, огромнейшую рать. И все дали воинов. Ведь не против Тохтамыша, про которого на Руси того времени писали на монетах «русский царь Тохтамыш», то есть законного царя, а против новгородцев каких-то. Новгородцы не знали, что лучше – биться или откупиться. Решили откупиться.

«Великий Князь подписал мирную грамоту, с условием, чтобы Новгород всегда повиновался ему как Государю верховному, платил ежегодно так называемый черный бор, или дань, собираемую с черного народа, и внес в казну Княжескую 8000 рублей за долговременные наглости своих разбойников. Новогородцы тогда же вынули из Софийского сокровища и прислали к Димитрию 3000 рублей, отправив чиновников в Двинскую землю для собрания остальных пяти тысяч». Для жителей Новгорода это был кошмар: «Многие купцы, земледельцы, самые Иноки лишились своего достояния, а некоторые люди и вольности (ибо Москвитяне по заключении мира освободили не всех пленников); другие, обнаженные хищными воинами, умерли от холода на степи и в лесах».

С учетом того, что на всем пути к Новгороду и обратно войско пограбило и сожгло все, что могло, то московский поход был очень успешным.

Тем временем наследник Дмитрия Василий благополучно бежал (а скорее – был отпущен Тохтамышем) и вернулся в Москву через Польшу. Маршрут княжича наводит на мысль, что он участвовал в переговорах между Витовтом и Тохтамышем и вовсе не подвергался никакой опасности. С Тохтамышем он сохранил дружеские отношения и позже. Но Карамзин верил, что Василий бежал и для того, чтобы свернуть иго монголов!

Наивная мысль. Дмитрию было вовсе не до Тохтамыша. Он усердно «присоединял» земельные куски. И, вероятно, очень боялся, что после Москвы князья как-то больше уважают Владимира Андреевича. Иначе трудно понять, почему он начал против этого родственника такие ожесточенные гонения – схватил ночью, развез всю семью Владимира по разным тюрьмам, потом потребовал подписания грамоты, в которой тому пришлось признать Дмитрия «отцом, сына его Василия братом старшим, Георгия Димитриевича равным, а меньших сыновей Великого Князя младшими братьями».