Полный вперед назад, или Оттенки серого

Ффорде Джаспер

— Да, она поступила благородно, — медленно проговорил я.

— Я думал о пересадке донорской брови, — сказал Джейбс, — но если вдруг ее прилепят плохо, я буду выглядеть глупо до конца жизни. А вы не хотите назначить ей свидание?

— Больше не хочу.

— Не знаю, почему я это сделал, — нахмурился он, — может, из-за ее носа. В нем что-то есть, согласны?

— Да, конечно.

— Только Джейн не говорите. Ей… не понравится.

— Привет! — воскликнул вновь нарисовавшийся Томмо. — Эдди, это Джейбс Лимонебо, зеленый в первом поколении,

поэтому парень что надо. Что тут у вас?

— Мы с Эдди обсуждали, как назначить свидание Носику.

Томмо поднял брови.

— Так ты хочешь ее склеить?

— Мы просто разговаривали о том о сем.

— Конечно хочешь. Мой тебе совет: оставь ее в покое. — Томмо заговорщически хихикнул. — Если уж выдавать преступные секреты, то вот один: Джейбс — дитя любви. Его родители поженились, потому что — представь себе — не могли друг без друга! Потрясно!

— Я нисколько не стыжусь этого, — заметил Джейбс с достоинством, — но поразмысли вот о чем: если ты встречаешь оранжевого или зеленого, не стоит думать о пустом разбазаривании цвета. Перед тобой — тот, чьими родителями двигало нечто более благородное, чем бешеная жажда хроматического превосходства.

Я никогда не думал об этом в таком плане. Бурые вот уже столетие старались отвоевать утраченные цветовые позиции. Мой союз с Марена позволил бы нам занять то же место, что и до женитьбы моего прапрадеда на серой. Красный цвет был, если угодно, моей судьбой: меня обрекли на него.

— Если уж мы болтаем откровенно, — ухмыльнулся Джейбс, — расскажи Эдди, как ты глазеешь на голых купальщиц.

— Злостная клевета! — заявил Томмо. — Я не глазел, а просто заснул с открытыми глазами, а они шли мимо.

Последовала пауза. Я не знал, как завязать разговор с зеленым, и выпалил первое, что пришло в голову:

— А на что это похоже — видеть зеленый цвет?

Джейбс понизил голос:

— Это… это самое лучшее, вот и все. Трава, листья, побеги, деревья — все это наше. А мельчайшим вариациям цвета нет числа. Возьмем листья: яркий и нежный оттенок, когда они распускаются, и темный, насыщенный поздним летом, перед тем, как они сворачиваются и опадают. Тысячи, если не миллионы оттенков. Иногда я просто сажусь в лесу и гляжу.

— Да-да, именно так, — подтвердил Томмо. — Я видел его. Но не поменяю свой красный на его зеленый даже за тысячу баллов. Томмо не хочет быть пожранным гнилью, находясь в полном сознании. Спасибо, не надо.

Это была оборотная сторона природного цвета: если за тобой приходила плесень, Зеленая комната не действовала, даже если надевать очки с цветными стеклами. Зеленым приходилось плохо: не теряя сознания, они задыхались все сильнее, по мере того как споры закупоривали дыхательные пути. Некоторые из зеленых совершали самоубийство, чтобы прекратить мучения, другие вступали в организации самопомощи, но это было против правил.

— Вот она, разница между тобой и мной, — с улыбкой глядя на Томмо, заметил Джейбс. — Целая жизнь, полная богатых, обильных

цветов природы в обмен на каких-то пять часов страданий! Лес всегда с легкостью побеждает.

— Ну, это не для меня, — весело ответил Томмо. — Как только споры начинают прорастать, я кидаюсь головой вперед в эндорфиновую похлебку, даже не успев сказать: «Привет, ребята, все это была большая куча дерьма».

Джейбс решил, что пора уходить, пока Томмо не разошелся.

— Добро пожаловать в наш город, Эдди. Если не хочешь отправиться на перезагрузку, слушай одно слово из десяти. Друзья?

Доля секунды ушла на раздумья. До сих пор ни один зеленый не предлагал мне дружбу. И вообще, из четырехсот тридцати шести моих друзей насчитывалось лишь двенадцать оранжевых, шесть синих, Берти Маджента и с недавних пор еще Трэвис. Остальные были красными.

— Друзья.

Джейбс легонько, по-дружески толкнул Томмо и удалился.

Мы пошли по мощеной улице с лавками и мастерскими разного вида и разной полезности: лавки портного, скобяная, ремонтная, «Фотостудия Северуса», «Шерстяные и галантерейные изделия», лицензированный Главной конторой изготовитель вилок. Томмо рассказывал о представляющих интерес людях, которые попадались нам по пути, и знакомил меня с ними, если считал необходимым.

— Банти Горчичная. Самая зловредная баба в городе.

— Мы уже знакомы.

— Ну, тогда ты все знаешь. Когда она отобьет Кортленда у Мелани, их отпрыск получится таким мерзким, что они оба мгновенно воспламенятся. Но помни, я этого не говорил.

— Конечно. — Мысленно я пребывал в Ржавом Холме. — Ты говорил, что можешь улаживать всякие дела.

— По большей части. Кортленд немного преувеличивал, когда говорил, что мы можем устроить все, что угодно.

— Мой отец завтра собирается в Ржавый Холм. Мне надо придумать какой-то довод, чтобы поехать с ним.

Томмо закусил губу.

— Знаешь, сколько народу умерло во время эпидемии плесени? Тысяча восемьсот человек. Если бы я в самом деле плевал на правила — а я на них не плюю, между прочим, — я бы там давно уже побывал. В тех местах валяется не меньше сотни ложек. А если я найду ложку с незарегистрированным почтовым кодом, это значит, что Коллектив может увеличиться на одного работника. Любой город дорого заплатит за возможность увеличить свое население. В общем, дело страшно прибыльное. Но я туда не сунусь.

— Почему?

Томмо огляделся и понизил голос.

— Призраки!

— Призраков нет. Так говорится в правилах.

— Так все думали в Ржавом Холме. Но про них есть кое-какие истории. Ну что, все еще хочешь туда?

— А ты все еще хочешь линкольн?

— Предоставь это мне, — сказал Томмо, наморщив лоб. — Может, что и удастся сделать.

Мы дошли до смотрительского сарая, где стоял потрепанный «форд-Т». Его усердно смазывал человек в комбинезоне.

— Привет, ложечник, — сказал он, увидев Томмо. — А кто это с тобой? Мастер Бурый?