Полный вперед назад, или Оттенки серого
Шрифт:
— Значит, вы не станете ничего предпринимать?
Она посмотрела на меня, и глаза ее опасно сверкнули.
— Нет.
И, не глядя больше в мою сторону, Салли Гуммигут направилась назад к себе.
Я стоял и всматривался в темноту. Трэвиса отправили на перезагрузку лишь из-за его желания что-то улучшить. И хотя Трэвис был неполноценным желтым, он предложил мне дружбу, а я принял ее.
Я открыл ящичек под тревожной кнопкой. Моток веревки и зажимы для крепления к ремню были на месте, но магниевый факел куда-то пропал. Вглядываясь во мрак, я попытался определить то место, где исчез Трэвис. Я ничего не видел, но знал, что дорога передо мной ведет мимо зенитной башни, через пустошь и мост
Потом я услышал его. Несколько коротких воплей — значит, человеком начал овладевать ночной ужас. Никто не был застрахован, даже мудрейший из префектов или опытнейший из чиновников НСЦ. Мы все знали, что это такое, — даже внутри дома отсутствие света воздействовало на органы чувств, вызывая жуткие видения. Но стоило поддаться панике, как ты оказывался во власти ночного ужаса. И тогда требовались стальные нервы, чтобы справиться с ним.
Я не раздумывая снял ботинки и носки, ступни мои ощутили тепло перпетулита. Если не сходить с дороги, бояться нечего.
— Что ты делаешь? — спросил Томмо, удивленный моими действиями так же, как и я сам.
— Крики такие, будто его посадили в клетку Фарадея, — ответил я, цепляя зажим к ремню, закрепляя веревку и протягивая ему моток. — Я быстро: туда и обратно.
— Без факела? Постой…
Но я не стал дальше слушать его и шагнул в темноту. Вообще я не склонен поддаваться панике, но шагов через тридцать до меня стало доходить, что я делаю. Клубящаяся темнота стала принимать неясные формы. Грудь мою что-то сдавило, во рту пересохло. Я знал, что так начинаются приступы ночного страха, и поступил так, как подсказывал долгий опыт: закрыл глаза и стал глубоко дышать, пока испуг не отхлынул. Трэвис вскрикнул еще раз, но это не помогло. Как ни печально, но он продолжал идти, и вопли его постепенно слабели. Я прошел еще около полусотни ярдов, все время держась дороги, ощущая подошвами ее центральную белую линию — она была глаже и прохладнее остального покрытия. Опять заревела сирена, что было крайне необычно. Видимо, еще один идиот заблудился на другом конце города.
Я сделал еще десять шагов, но уже медленнее, и стал терять ориентацию в пространстве. До меня долетела чья-то оживленная болтовня — услышав сирену во второй раз, горожане стали выходить из домов и обмениваться впечатлениями. И лишь когда веревка туго натянулась, мешая мне продвигаться дальше, я понял, что тревожный сигнал включили из-за меня.
— Эдди! — раздался голос отца где-то далеко за моей спиной.
Я крикнул ему, что все в порядке, стараясь, чтобы слова мои звучали веско и уверенно, — но вышло робко и испуганно. Отец велел мне развернуться, чтобы они начали сматывать веревку и смогли подтянуть меня. Я так и сделал. Далеко впереди, внутри темного туннеля, лежал город, дрейфуя в ночи. Моим непривыкшим глазам казалось, будто он не стоит на месте, а движется. Я глядел по сторонам, стараясь понять, что это за местность вокруг меня. Я решил было идти назад, но подумал, что если я уж совершил глупость, то еще большей глупостью было бы не добиться вообще ничего. Поэтому я еще раз сказал отцу, что со мной все в порядке, и попросил еще веревки.
И я двинулся вперед, несмотря на его увещевания. Внезапно что-то твердое ударило мне в спину. Я упал вперед лицом на что-то угловатое и острое, почувствовав резкую боль и ощутив во рту солоноватый вкус крови.
Если и стоило вообще паниковать, то момент был самый подходящий. Клубящаяся тьма обрела очертания и ринулась на меня. Страх холодной рукой сжал мое сердце, в затылке закололо. Я укусил себя за руку, чтобы не закричать, потом сел на дорогу, вглядываясь в чернильный мрак и глубоко дыша. Ночь, казалось, подступает все ближе и начинает душить меня. Вот сейчас она сомкнется надо мной, как вода в пруду, и я безболезненно
Но этого не случилось. Я поборол страх, выяснил, что упал я на самую обычную тачку, и позволил утянуть себя обратно в город, причем не кому иному, как лично главному префекту. Радостное чувство — наконец я в безопасности! — быстро прошло, ибо мне разъяснили всю преступную безответственность моих деяний. Де Мальва в резких выражениях поведал мне, что я поставил под угрозу все вложения в мою персону, сделанные Коллективом на протяжении двадцати лет.
— Если вы хотите и дальше предаваться идиотским выходкам, — отрезал он, — дождитесь пенсии, когда вы исполните свой гражданский долг.
Иными словами, мне сделали серьезнейший выговор — но без штрафа, поскольку я не нарушил правил. Некоторым утешением для меня послужило то, что префекты решили заняться поисками Трэвиса, «оступившийся желтый он или нет, неважно». Господину Фанданго велели обеспечить магниевые факелы. Госпожа Гуммигут, разъяренная и моим непослушанием, и тем, что из-за меня ей все же пришлось поступать как надо, настаивала, что искать Трэвиса должны они с Кортлендом. Ей объяснили, что тем самым желтый префект и ее преемник подвергнутся бессмысленному риску. Тогда Гуммигут рассмеялась и пообещала, что они ни в коем случае не зайдут за границы города.
Факелы вскоре были доставлены, и Салли с Кортлендом устремились в ночь. Мы наблюдали за тем, как оба они исчезают во мраке под зонтиком из мигающего света.
— Средства, выделенные на три месяца освещения, израсходованы в один вечер, — проворчал Фанданго.
Маленькая толпа понемногу рассосалась.
Отец грустно покачал головой, велев мне идти в мою комнату и «подумать о своем положении». На его языке это означало, что он сильно расстроен, но к утру все забудется.
Я поднялся наверх и, скрестив ноги, сел на кровати. Мышцы мои все еще подергивались после пережитого ужаса, но я не чувствовал себя даже наполовину так плохо, как, по идее, должен был бы. Наверху слышались шаги апокрифика и еще чьи-то, более легкие и медленные. Несмотря на Трэвиса, у меня еще оставались важные дела. Прогнав недавнее приключение на задворки сознания, я достал блокнот, повернул зеркало на шарнирной стойке так, чтобы получить побольше света — он шел с лестницы в мою комнату через открытую дверь, — и, задумавшись на секунду-другую, стал сочинять телеграмму для Констанс.
КОНСТАНС МАРЕНА СВЗ 63Х ТЧК НЕФРИТ 33С ТЧК ОТ Э БУРОГО РГ6 7ГД ТЧК ВОСТОЧНЫЙ КАРМИН ЗКС ТЧК НАЧАЛО СООБЩЕНИЯ ТЧК ПОЕЗДКА БЕЗ ПРОИСШЕСТВИЙ ТЧК ДОЕХАЛИ БЛАГОПОЛУЧНО ТЧК ВИДЕЛ КРОЛИКА В ГРАНАТЕ ОЧ ИНТЕРЕСНО ТЧК ВОСТОЧНЫЙ КАРМИН ПРЕКРАСЕН ТЧК ВДВОЕ БОЛЬШЕ НЕФРИТА ЕСТЬ РЕКА ЛИНОЛЕУМНАЯ ФАБРИКА ТЧК ПИРОЖНЫЕ ОЧЕНЬ ДОРОГИ СЛЕГКА СИНТЕТИЧЕСКИЙ ВКУС ТЧК НАИЛУЧШИЕ ПОЖЕЛАНИЯ ТВОЕЙ МАМЕ ТЧК ИЗЫСКАНИЯ В ОБЛАСТИ ОЧЕРЕДЕЙ ПРОДВИГАЮТСЯ УСПЕШНО ТЧК ТВОЙ ЭДВАРД ЦЦЦ НАЧАЛО СТИХОТВОРЕНИЯ О ЕСЛИ БЫ Я МОГ ДОЙТИ ДО ЭТИХ ГРОЗНЫХ РУБЕЖЕЙ С ТОБОЮ ВМЕСТЕ ТЧК СОЖМИ МЕНЯ В ОБЪЯТИЯХ ДУШИ НО ТОЛЬКО НЕ ДО СМЕРТИ ТЧК НИ ЛЕБЕДЬ НИ БАНДИТ НИКТО МНЕ ПУТЬ НЕ ПРЕГРАДИТ ТЧК С ТОБОЙ МЫ ЦВЕТА ОДНОГО ЗПТ О СВЕТ МОЕЙ СУДЬБЫ ТЧК КОНЕЦ СООБЩЕНИЯ
По стратегическим соображениям я решил не сообщать Констанс о своем преждевременном прохождении теста. Лучше было ошарашить ее сразу по возвращении: пусть решает что-нибудь прямо под задранным в гордыне носом Роджера Каштана. Я в четвертый раз перечитывал свое послание, думая о том, перевесит ли сам факт его получения прискорбное несовершенство стихов, когда услышал, что вернулись Гуммигуты. Я пошел в комнату для гостей и выглянул на площадь. Небольшая группа людей встречала Гуммигутов с чашками горячего какао и одеялами. Трэвиса с ними не было: отныне он официально считался пропавшим в ночи.