Шрифт:
Глава 1
Аштуму чужды монстры. Всякое существо от мира сего встроено в его экосистему. Даже если оно безобразно и на первый взгляд кажется уродливым, не вписывающимся в обыкновенный ход вещей. Есть те, кто ест, и те, кто будет съеден.
Природа тянется к простоте.
Что бы ни познавал человек, он руководствуется собственной картиной бытия. Неважно, каким представляется Мир, Материальным или Равновесным, суть одна. Религия малоподвижна – даже слишком, чтобы достоверно определить явление вне обрисованных
Рано или поздно всякий феномен становится обыденностью. Обрастает фактами, заблуждениями, одновременно дополняя и искажая реальность. И всё познанное единожды вполне может однажды подвергнуться переосмыслению. Так – до тех пор, пока границы познания не достигнут лимитов, заложенных самим Вселенским Разумом.
И ведь в это самое понятие каждый вкладывает своё понимание. Даже боги.
Люди низменны. И люди приземленны. Они являют собой посредственное отражение внеземного, обреченные черпать от него силы, его же питать, но ни за что и никогда не докопаться до истины в первозданном виде. Пантеон ведь на то и Пантеон, что возвышается над материей. Для человека же всё ужасное бездумно сводится к чудовищам.
Животные, обретшие плоть фантомы, себе подобные.
Без разницы, откуда тянутся корни того или иного феномена. Одни монстры жили в Аштуме всегда, другие – явились извне, либо вплетаясь в его биосферу и принимая чужие правила, либо меняя мир до неузнаваемости. Эфир запредельно чуток, и образ, сама Абстракция, неуклонно тянется к плоти, обретая Материю.
Многих монстров люди породили сами, утопая в больных фантазиях на фоне страха перед неизвестностью. Шутка ли, о том даже толком не подозревая.
Здесь не при чем алхимия. Её противоестественные плоды – химеры. В большей или меньшей степени удачные.
Серость – вот колыбель человеческих кошмаров. Лоно, из которого ужас проталкивается через Бреши в Материальный Мир.
Так и сегодня.
Он был не первый в своём роде. Подобные ему исстари заставляли Равновесный Мир содрогаться. В конце концов, настала его очередь.
Чистое порождение давешней больной фантазии. Кто бы ни увидел его в момент помутнения рассудка, жизнеспособный образ пал проклятием на обе половины Аштума.
В эту ночь над Саргузами Брешь горела особенно ярко. И всё равно, часовые замка Вальперга благополучно проворонили появление первого чудовища на свет. Мистическое сияние тихо складывалось в пугающую воронку, из которой Серость исторгала своё дитя.
Живорожденное – перво-наперво наружу высунулась голова. Мальком в привычном человеку понимании тварь назвать не повернулся бы язык. Он оживал созревшим, чтобы однажды найти себе пару и породить уже полноправных обитателей Аштума. Так задумали сами люди, развивавшие пугающий образ когда-то.
Серость отозвалась на это. Но в Мёртвом Городе еще оставались такие силы, которые имели на законы природы собственный взгляд. И не стеснялись
Голова была массивная, даже очень. Прям как у реликта. Но на горизонте случайным свидетелям вполне могла показаться совсем крошечной, незаметной.
Череп венчали шипы, больше походившие даже не на костяные наросты, а на камень. Железная чешуя – и та будто бы вырезана была из камня. Глаза новорожденного оставались закрыты. О первом крике не шло и речи.
Роды проходили неспешно, зато успешно.
Шея, чуть продолговатая, безвольно болталась плетью из стороны в сторону. Следом показалась грудина, крылья, передние мускулистые лапы. Еще спустя некоторое время плоть обрела нижняя половина туловища.
Когда оставался только хвост, Бреши стало на порядок легче. Новорожденный плод сорвался с небес и стал падать мёртвым грузом на землю. Прямо в Саргузы, окутанные моровым туманом. Если кто и уследил за тем, глазам своим не верил.
Падение не назовешь мягким. Веса в малыше хватило бы разрушить и крепость. С четверть квартала в Деловом Районе попросту разнесло напрочь. Грохот поднялся неимоверный, распугивая редких спящих. Пыль потонула в отравленной взвеси. Между тем само существо и ухом не повело. И не двигалось, и не дышало, что твой труп.
Умерло, не успев и родиться? Если бы. Всему своё время.
Ото сна, длинною в вечность, младенца пробудила враждебная окружающая среда. Но совсем не этого он ожидал, воплощаясь на южном краю Илантии. Это не воздух окутал его громадное тело, а жгучая взвесь, подобная кислотному облаку.
Его панцирь неуклонно деформировался, остеодермы грубели. Шероховатость их проявлялась только больше. Чешуя трескалась, и сквозь медленно рвущуюся кожу мелкими ручейками просачивалась кровь, кажущаяся в белой мгле абсолютно чёрной.
Такой же чёрной, как обсидиан, подарившей цвет самому телу.
Монстр инстинктивно открыл глаза, и в этом крылась его роковая ошибка. Два янтарных огня тут же схлопнулись. Пасть, наоборот, раскрылась. Он ревел от несусветной боли, вяло дёргая лапами в жалкой попытке перекатиться, убраться из ядовитого мрака, пока не поздно. Ещё как поздно – стало так, едва кожи его коснулся моровой туман.
С самого рождения обсидиановый дракон был обречен погибнуть здесь. Ему никогда не обрести своё место в Герцогстве Ларданском. Не найти пару, не продолжить род. Крылья его – два багровых перепончатых паруса – разъест и превратит в тряпье.
Разложение постигнет голосовые связки, лишая его первостепенного оружия, сверхзвукового крика, перед которым не устоит ни одна крепость, ни одна гора.
От него останутся только кости. Печальный, скоропостижный итог, что вписывается в замысел Смерти, как литой.
Тень скользнула в тумане, приближаясь к гибнущему, беспомощно вопящему чудовищу. Некоторые легенды умирают в зародыше. И не все трупы годятся в служение высшей цели. Лишь иногда мучительная погибель влечет за собой славное перерождение.