Полонянин
Шрифт:
– Так ведь не я один, – ответил Иоанн. – Нас здесь двенадцать семей да еще бобылей трое. Мы в Словенской земле под Нов-городом обитали и сами по роду своему словены. Хорсу требы приносили да Сварогу кощуны пели. И все бы ничего, только случилось в нашем краю несчастье. Два лета подряд недород выпал. Сначала градом жито побило, потом и вовсе морозом зеленя поморило. Голодно стало. Тяжко. У меня как раз сынок родился. Первенец. Да вот беда – еще в младенчестве с рук материнских он осмыгнулся. Упал. Ножки у него отказали. И есть нечего, и сын калечный, и мор вокруг. Хоть ложись и помирай. Тогда наш волхв Горисвет удумал Хорсу жертву человеческую принести. И на сына моего указал. Тут уж решил я, что горе навек в нашем доме поселилось. Только не послушались селяне волхва. Отказались кровь
– А с сыном-то что? Поправился? – спросил Баян.
– А что? – пожал плечами Иоанн. – На все воля Божья. И коли не дано ему в ногах владеньица, так, значит, Господу то угодно.
Между тем мы вышли на берег реки.
– Вот, глядите, – сказал огнищанин. – Какая у нас она широкая.
И верно, река была полноводной. Тихо несла она себя промеж дремучих лесов. Берег дальний едва угадывался. Едва различимой полоской темнел вдалеке. [86]
Коник мой, почуяв воду, фыркнул и потянул меня к плесу. Знать, пить захотел Буланый.
86
Ока в те времена в районе Мурома была значительно шире, чем теперь. Впрочем, из-за вырубки прибрежных лесов обмелели многие реки Европейской части России.
– Что за речка? – спросил я христианина.
А стригунок в воду боязливо зашел. Ножонки свои тонкие растопырил, ткнулся губами в воду рядом с моим конем и кобылой огнищанина и начал шумно пить воду.
– Мурома ее Окой зовут, – ответил Иоанн. – Ну и мы так кличем. Град их стольный одним боком своим в нее упирается. Вы-то от бора подошли, потому за стенами ее и не заметили. Вон уж недалече и деревенька наша. Места эти у муромов Карачарами прозываются. Говорят, тут какой-то человек праведный в стародавние времена проживал. Карачаром его поминают, так и община нареклась. Принимать все, что Богом дадено, нас Григорий учит, а место это из таких, что сразу на душу ложатся. Да вы сами скоро увидите.
Напились кони, отфыркались. И мы дальше пошли.
Жеребенок весело вокруг мамки заскакал. К Буланому, было, сунулся, но жеребчик мой его зубами слегка прихватил, чтоб знал маленький свое место. Отбрыкнулся тот, мол, мы тоже не лыком шитые. Наступит день, и мы еще покажем.
А я за Баяном вполглаза наблюдал. Притих он почему-то. Балагурить перестал. Устаток дорожный, что ли, на него навалился? Идет подгудошник, молчит, о чем-то своем думает. На Иоанна зыркнет и снова в думы свои погружается.
А христианин бодро рядом с возом шагает. Узелком муромским помахивает, вожжи совсем отпустил. Кобылка и так дорогу знает, поторапливается, домой спешит. Колеса у воза поскрипывают, бочки дубовые друг о друга боками трутся, кони копытами о дорогу стучат – вот тебе и музыка.
– А в бочках-то у тебя что?
– А тебе на кой? – огнищанин улыбнулся хитро.
– Интересно, – отогнал я мошку весеннюю, что противно над ухом прожужжала. – Может, бражку везешь. Я бы выпил с дорожки.
– Нет, – вздохнул Иоанн. – Пустые они. Тут недалече бондарь знатный живет. Из муромов. Вишь, как лихо собирает. Ни одной
Селенье было невелико: взгорье лесистое над рекой, несколько дворов к реке одним порядком спускаются. Пристань на высоких коблах, [87] лодчонки причалены, на воде качаются. Тыном деревенька обнесена. Крепью огорожена. Сколько я таких на веку своем недолгом уже повидать успел. Лишь одно отличие сразу в глаза бросается – нигде поблизости кумиров не видно. Вместо чуров резных у околицы крест стоит, а на маковке холма сруб недостроенной церквушки.
Иоанн вожжи натянул. Встала кобылка, воз колесом скрипнул и замер. Узелок свой селянин меж бочек пристроил, шапку с головы скинул, в кулаке зажал. Перекрестился размашисто, кресту придорожному поклон отвесил.
87
Кобла – деревянная свая.
– Благодарю Тебя, Господь наш, Иисусе Христе, что оберег меня в дороге от страстей и напастей злых, – проговорил.
Заметил я, как Баян при этих словах поморщился. Ухмыльнулся криво, но, как только огнищанин снова шапку напялил, узелок подобрал и коняжку тронул, спрятал свою ухмылку и за Иоанном пошел. Что творится с подгудошником? Почему его так при имени Бога христианского передергивает? Никак я понять не могу. Ведь не делал нам христианин ничего плохого. Отчего же парня так коробит, словно недруг злой нас в полон ведет?
Подошли мы к околице. Иоанн загородку в сторонку отодвинул.
– Милости прошу в Карачары, будьте гостями зваными, – сказал нам и в деревеньку въехал.
Ну а мы следом зашли.
Смотрю я, и вправду место красивое.
– Здраве буде, Иоанн! – нам навстречу ребятня подбежала.
Трое мальчишек и две девчушки маленькие. Увидали нас, остановились поодаль нерешительно.
– И вам здоровья, детушки, – приветливо улыбнулся огнищанин.
– Кто это с тобой? – спросил его старший этой ватаги.
– Гости это, – ответил Иоанн.
– Спаси вас Хлистос, блатья! – девчушка нам с Баяном крикнула и перекрестила старательно.
– Не из братии они, – смутился Иоанн. – С родины гости пришли.
– Нехристи! – вдруг громко крикнул старший, и дети с визгом бросились врассыпную.
– Чего это они? – изумленно спросил Баян.
– Вы уж простите их, – еще больше смешался огнищанин. – Для них иноверцы врагами лютыми кажутся. Родители их так приучили. И боязнь у них осталась от той ночи страшной, когда Горисвет с волхвами нашу родину жгли. Многие до сих пор по ночам вскрикивают. Родимец [88] некоторых колотит.
88
Родимец – детский испуг, который часто проявляется в виде ночных страхов, судорог и беспричинного детского плача.
– Так вылили бы испуг, и всего делов [89] , – пожал плечами Баян.
– Что ты! – отмахнулся от него Иоанн. – Чародейство – грех великий!
– А маята ночная лучше, что ли? – спросил я.
– На все воля Божья, и все в руце Его, – вздохнул христианин и перекрестился.
– Не зашибут они нас? – Баян кивнул на людей, спешащих нам навстречу.
Их было около десятка. Кто вилами вооружился, кто топор подхватил, а одна баба с ведром бежала. Что под руками было, то и похватали жители Карачар, чад своих оберегая.
89
Вылить испуг – до сих пор существует несколько способов избавления детей от родимца. Самый простой: умыть ребенка водой из семи ключей через порог или дверную ручку. После этого мать языком должна слизать остатки воды со лба ребенка и сплюнуть трижды.