Полоса невезения
Шрифт:
– Нет и не осталось никаких сомнений, следственные изыскания полностью установили истину. Подсудимый действительно избивал ребенка, избивал жестоко и хладнокровно, пользуясь своей взрослой силой и учительской властью. Что вызвало вспышку его бесовской ярости - озорная ли мальчишеская улыбка, солнечный ли луч, упавший на детское лицо, поток ли свежего ветра не суть важно. Темны и недоступны глубины души Константина Демидова, и не нам, Трибуналу Высокой Струны, спускаться в сию мрачную пропасть и разглядывать таящихся на ее дне чудовищ... Однако мы можем и должны оценивать дела подсудимого, а дело его обагренных кровью рук - избиение невинного, чистого ребенка. Избиение, которое лишь по воле Высокой Струны
Хранитель сделал паузу, достал белый платок и утер ускользающее от моего взгляда лицо. Затем продолжил:
– Самое гадкое и скверное, что обвиняемый для своих гнусных целей прикрывался высоким достоинством учителя, пользовался своей властью. Пользовался жестоко и сладострастно. Избиение беззащитного мальчика Мити лишь завершающий аккорд... Увы, к этому все шло. Как установило следствие, он и раньше отличался черствостью и жестокостью. Немало жгучих детских слез вызвал он несправедливо поставленными двойками. Жгучих слез - и семейных трагедий, могущих кончиться печально. Так, например, два года назад чуть было не покончил жизнь самоубийством тринадцатилетний Кирилл Байгушев, получивший незаслуженную двойку на переводном экзамене по геометрии и оставленный на осеннюю переэкзаменовку. Все лето - жаркий солнечный праздник!
– разбилось осколками слякотных, беспросветных дней, когда мальчишка должен был ходить на обязательные занятия в школу. "Я не хочу так жить!" - рыдал он после экзамена в школьном коридоре на пятом этаже, возле раскрытого настежь окна, и лишь присутствие одноклассников предотвратило несчастье. И подобных случаев можно было бы привести немало.
Вновь пауза, заполнившая собою пространство. И вновь безумные, чудовищные, идиотские речи:
– Таким образом, мы видим, что обвиняемый - потенциальный источник опасности, потенциальная угроза детским жизням. Уже одно это требовало от нас, Хранителей, принять жесткие меры.
Но Высокая Струна милосердна. Поначалу, рассмотрев первичные материалы дела, мы постановили ограничиться блокадой. Демидову был послан "черный конверт". Но как вы думаете, что сделал подсудимый? Рассмеявшись, он скомкал его и выбросил в мусорное ведро. Наивный, он полагал, что в те минуты некому его увидеть... И с тем же издевательским смехом этот нравственный импотент позвонил невесте... К счастью, та оказалась благоразумной девушкой, вовремя сообразив, с каким чудовищем чуть было не связала свою судьбу...
Я невольно дернулся вперед. Да как он смеет! Про Лариску...
Происходило что-то совсем уже запредельное. Ну как психически здоровый человек способен не то что произносить - хотя бы всерьез выслушивать бред, что нес Старший Хранитель? Все это походило на дурной анекдот, на тягостный, беспросветный роман Кафки - в который я попал в качестве героя. Но даже у Кафки было поизящнее. Ведь глупейший же фарс! Ну какой в нем смысл?
И все-таки я чувствовал, что смысл есть... Какой-то тяжелый, мутный, и, конечно, совсем не тот, что вытекал из гладких отточенных речей Хранителя.
– Итак, обвиняемый наплевал на наше предостережение, не бросил педагогическую работу, не выплатил указанной нами суммы на лечение искалеченного мальчика... Мы дали ему достаточный срок одуматься - целое лето, но он не воспользовался своим шансом. Вообразите ужас и отчаянье детей, когда первого сентября, войдя в кабинет математики, они вновь увидели Константина Дмитриевича Демидова, палача и садиста. Увы, школьная администрация проявила формализм
Хранитель сделал короткую передышку, глотнув из ребристого графина. Странно, а я и не заметил, откуда тот взялся. Впрочем, после "следственных мероприятий" я много чего перестал замечать. Совершенно разладилось восприятие.
– А посему, - продолжал он, - Трибунал Высокой Струны, рассмотрев дело бывшего учителя Константина Дмитриевича Демидова, вынес свое решение. За насилие, совершенное над светлым ребенком, за предательство и жестокость, учитывая потенциальную опасность преступника - вывести его за пределы Тональности. Для чего передать Демидова в распоряжение Исполнительной Части, дабы та поступила с Демидовым милосердно и безболезненно.
Он замолчал, утирая лоб все тем же белым платочком. Да... Стилистика у них... Во времена Святейшей Инквизиции формулировка звучала весьма схоже. "Предать в руки светской власти, дабы поступила она с ним кротко и без пролития крови"... Недалеко же эти ушли. А уж как эвфемизмы любят... Вывести за пределы Тональности. Если учесть, что "Тональность" - это, по словам следователя, вся наша Вселенная, весь видимый мир...
В общем-то, я даже не особо испугался. К тому все шло.
– А сейчас, - вновь возбудился Хранитель, - Демидов пройдет Коридором Прощения. Но сперва, - махнул он кому-то невидимому рукой, - чтобы ни у кого не возникло сомнений в справедливости суда Струны...
По мановению его ладони в мраморной стене появился проем, за которым зияла чернота.
– Ну давай же, иди!
– нетерпеливо бросил Хранитель.
Из черноты осторожно выдвинулась невысокая фигурка.
Ничего себе! Я узнал его сразу, несмотря на разительные перемены.
Димка Соболев оставался самим собой, хоть и одет был в лазоревую футболку и такого же цвета шорты. Волосы его, некогда касавшиеся плеч, были коротко острижены, и оттого он казался значительно моложе своих четырнадцати лет.
Димка замер на пороге, с недоумением оглядывая Мраморный зал.
– Гляди, отрок!
– обернувшись к нему, торжественно возгласил Хранитель.
– Высокая Струна справедлива, она не медлит покарать зло. Вот он, жестокий негодяй, сладострастно избивавший тебя, надеявшийся на свою грубую силу и учительскую неприкосновенность. Вот он замер сейчас, огорошенный строгим приговором, жалкий червяк, что и соответствует его глубинной сути. Не должен быть он в мире, не должен осквернять мерзкими своими звуками нашу чистую Тональность. И потому будет изъят из нее. Никогда больше не ударит беззащитного ребенка, никогда не прольется из-за него светлая детская слеза. Ибо Высокая Струна справедлива. Гляди же, отрок! Пусть в сердце твоем укрепится вера в милосердную защиту "Струны"...
Чем больше разливался соловьем Хранитель, тем недоуменнее казалось Димкино лицо.
А я не мог отвести от него глаза. Димка Соболев... Поганец, сунувший мне мерзкую картинку... Димка Соболев, хрестоматийный пример "трудного подростка"... Не умеющий решать квадратные уравнения... и голова его металась как воздушный шарик под моими ударами... и бурая кровь не хотела отмываться под струей холодной воды...
– Константин Дмитрич!
– вдруг выкрикнул он неожиданно хриплым, начинающим ломаться голосом.
– Это не я! Тогда, с фотографией! Вы не думайте, я не хотел...