Полоса невезения

Соколов Алексей

– Минут десять осталось, - взглянув на часы, сообщил Женя.
– Демьянов уже из Овражков выехал, полным ходом поспевает сюда. Ладно, пора итоги подвести. Не люблю я речей говорить, а положено. Короче, что мы видим перед собой? Андрея Ивановича Ложкина, сорока трех лет отроду, слесаря-сантехника по основной специальности. А по совместительству Андрей Иванович занимался и другими делами... Он очень любил детей... специфической любовью. Правда, мало кто из них мог после поделиться впечатлениями. Как правило, наш сантехник не оставлял следов. Переезжая с семьей с места на место, якобы в поисках лучшего заработка. Хотя искал он совсем не то. Да уж, ребята из нашего следственного

нашли в подвале дома двенадцать по улице Оловянной много интересного... Именно в этом подвале он с прошлой осени предпочитал развлекаться с мальчиками. Справедливости ради отмечу, что не брезговал товарищ и девочками. Часто применял он различные механические приспособления - еще бы, золотые руки, прямо-таки самородок-умелец.

Женя, не удержавшись, смачно сплюнул на снег. И продолжал:

– Что забавно, в своей дневной жизни он был вполне заурядным семьянином. Жена Ксения Павловна, трехлетняя дочь Дашенька... И зарплату наш сантехник приносил домой исправно, не пропивал, не тратил на глупости... Дома у них уютно, аккуратно, прямо-таки глаз радует.

Вот и стоны истязуемых детей доставляли Андрею Васильевичу чисто эстетическую радость... Не только же плотским пробавляться, господа... Да ты морду-то не вороти, урод, здесь, можно сказать, летопись твоей веселой жизни зачитывается... А как же он избавлялся от трупов? Ведь трупов, по самым скромным подсчетам, должно было скопиться десятка полтора... Хотя бы за те пять лет, в течение которых Андрей Иванович чтил своим пребыванием скромный город Мухинск. Но голь, как известно, на выдумки хитра. И он ловко приспособился расчленять то, что оставалось от его жертв. Далее части эти оставлялись в канализационных колодцах. А там же обитают крысы, дорогие мои. Голодные, плотоядные крысы. Им и кости перемолоть - как чихнуть. И все было шито-крыто, рыдали потерявшие детей матери... впрочем, в основном дядя специализировался на бродяжках. А наша доблестная милиция не чесалась, это же не из алкашей последнюю деньгу дубинками вышибать, тут уметь надо...

Ползли и размножались слухи, Иваныч посмеивался и продолжал время от времени развлекаться. Он, обладая несвойственным рядовому сантехнику острым аналитическим умом, упустил лишь одну ма-а-аленькую деталь. Помимо милиции и Комитета есть и иные структуры... Не старающиеся быть на виду, но куда более эффективные. Короче, наш Дрюня не учел существование "Струны". Не думал он, что имеются у "Струны" такие возможности, которые и не снились различным спецслужбам. И вычислить дядю оказалось не особо сложно. С этим вполне справилось наше региональное управление.

Оставалось сделать последнюю проверку, она же - последнее доказательство. И тогда, незадолго до Нового года, чисто случайно, разумеется, попался нашему слесарю маленький оборвыш Севка. Покажись, малыш, - и Женя легонько подтолкнул пацана ладонью.
– Погляди, погляди, Андрей Иваныч, - хмуро продолжил он.
– Что ты намеревался сделать с этим мальчиком? После того, как потешишь неувядающую плоть? Распилить циркуляркой? Жечь паяльной лампой? Или всего лишь повесить? Жалеешь, что не вышло, господин Ложкин? А вот не все коту масленица. Тут и гражданин некстати вмешался, - кивнул он на меня.
– Совсем уж некстати, да? Нос как, не беспокоит?

– В общем, господа, - скучным голосом закончил Женя, - это и есть история жизни сантехника Ложкина. История, начавшаяся более сорока трех лет назад, а завершившаяся... Через пять минут она завершится. Ты, Иваныч, читал когда-нибудь такую книгу - "Анна Каренина"? Чувствую, что читал.

Женя помолчал, собираясь с мыслями. Хотя чего ему собираться - язык

подвешен весьма неплохо. Глядишь, мог бы и писателем стать. А стал человеком "Струны".

Удивляло меня другое - почему я не чувствую жалости к распластанному на рельсах Железнозубому? Ведь тоже человек, тоже дышит... Ну правильно, нелюдь он, тварь... Так и вычесть его из человечества можно без этих изысков. Пуля в затылок... и расплывется клякса на лунном поле... Но робкие аргументы ума сейчас заглушались колотящимся сердцем. Я прямо-таки всеми печенками ощущал странную вибрацию. То ли это дрожал наполненный болью сырой воздух, то ли сотрясал почву невидимый пока состав... А может, что-то другое происходило сейчас... рождалась из сумерек невозможная музыка. Невозможная - и все же знакомая. Еще по Мраморному залу.

– Итак, перейдем к официальной части, - вновь заговорил Женя. На сей раз голос его был сух и деловит.
– Местное отделение "Струны" произвело все необходимые следственные изыскания. Дело представляется абсолютно ясным, нет надобности обременять Трибунал. Мера наказания также не вызывает сомнения. Преступник переводится в иную Тональность. И Высокая Струна дала на это свое соизволение. Способ избран гуманный, хотя из соображений механической справедливости можно было бы заставить Ложкина на себе испытать мучения жертв. Но Струна милосердна. Ты уйдешь из жизни быстро, Ложкин. Быстро - но без Коридора Прощения. Ты не заслужил его.

Справа показался желтый глаз надвигающегося поезда.

– Вот уже и Демьянов на подходе, - удовлетворенно хмыкнул Женя.

Кто-то колыхнулся в густеющих сумерках.

– Дядь Жень, - насупленный Севка дернул Женю за рукав.
– Можно я туда, - махнул он рукой за спину.
– Ну, к машинам... Мне отлить... И вообще... прошептал он виноватым голосом.

– Боишься, Колокольчик?
– резко повернулся к нему Женя.
– Тогда, на стройке, под ножом, не боялся? А сейчас дрейфишь? А, ладно, как знаешь. Голос его затвердел.
– Миха, проводи ребенка к "бизону". И подождите там нас.

Две черные фигуры побрели по бурому снегу, на фоне облитого липкими чернилами неба. Большая и маленькая. Неловко, медленно, оступаясь в глубоких сугробах...

– Вот, - устало заметил Женя.
– Страшно мальчишке стало. Не хочет на смерть смотреть. Ибо чистый ребенок. А ты, Дрюня, смаковал...

Поезд надвигался неспешно, но в самой этой неспешности ощущалась неотвратимость. Желтая точка фонаря превратилась уже в слепящий глаз, глухо, ритмично позвякивали рельсы, тряслась под ногами разбуженная земля.

– Отойдем чуток, - Женя тронул меня за плечо.
– А то еще воздушным потоком закрутит...

Я послушно шагнул вниз, под насыпь. Сейчас мне было уже все равно, все смешалось - тяжелый лязг рельсов, дрожание земли, задевающий лицо влажный ветер. Всё сорвалось со своих мест, всё стало неслышной музыкой, всё утонуло сейчас в низких, густых, разрывающих ткань реальности звуках. Время вздохнуло, расползлось тающим в пальцах снегом, необъятные черные провалы надвинулись, потянули в пропахшие горьковатым полынным дымом слои...

– Чуешь Струну?
– шепнул мне в самое ухо Женя.
– Чуешь... Я же говорил, наш человек.

А звук как-то сразу вдруг прекратился. Унесся в черную мглу товарняк, растворился в сумерках, пролязгал бесконечной гусеницей вагонов.

Мне не хотелось оборачиваться.

– Шура, Гена!
– негромко скомандовал Женя.
– Мешок при вас? Ну давайте, действуйте... Ничего не забывая. Не мне вас учить. Пошли, Костян!
– легонько хлопнул он меня по спине.
– Ребята сами справятся.