Полоса отчуждения
Шрифт:
А женщина восторгнулась, правда совсем мультяшно:
– Какой ты у меня умный!
6
Прежде с ним рядом села женщина, видимо, жена того, что заталкивает себя в глубину салона. Он вяло разнюнен.
– Шеф! Можно признаться? – спрашивает.
– Валяй! – говорит Максим.
– Если бы ты знал, кого везешь, немедленно высадил бы.
Пауза.
– Я, – продолжает он, – убийца!
Максим полуобернулся.
– Сиди
– Нет, серьезно, – пытается он вырваться из ее рук. – На моей совести сорок девять загубленных душ.
– А почему же вы тогда на свободе? – спрашивает Максим, воспринимая это как пьяный треп.
Но ответить ему не дает жена.
– Как выпьет, они все ему и начинают мерещиться. Знаете, даже по ночам вскакивает.
«Ну, – подумал Максим, – раз жена подтверждает, что ее муж убийца, значит, или оба сумасшедшие, или на самом деле раскаявшиеся рецидивисты».
– И лучше бы меня каждый раз сажали! – вдруг воскликнул он. – Или даже расстреляли.
Тут уже у Максима сомнений никаких. Видимо, так и есть, не весь он дома, а таких у нас не судят. Но в разговор вновь вклинивается жена и неожиданно проясняет все с поразительной легкостью:
– Я еще удивляюсь, как он морально за эти тридцать лет не сломался. Вот это, я с ним ехала, а она чертовка – молодая девка – под Кочалиным на рельсы легла. И ведь не только ему приходится вытаскивать труп из-под колес. А иногда прямо по кускам ломом выковыривать.
– Значит, он – машинист? – спросил Максим.
– Да, – ответил он. – Но все равно убийца.
И снова залился слезами.
А Максим сегодня чуть не сбил пьяного.
Прям под бампер шагнул.
Хорошо, было куда отвернуть.
А то тоже из квасов не выходил бы.
7
Он приехал разбитым.
Потому как побывал в Камышине и вернулся обратно.
А когда подъехал к гаражу, то обнаружил, что въезд в него перегорожен какой-то безмоторной машиной.
Но она оказалась закрытой и стояла на ручном тормозе.
И Максим позвонил жене, что заночует на другой квартире, потому как там прямо напротив дома платная стоянка.
Он поднялся на свой этаж.
И только вознамерился открыть двери, как был окликнут.
Конечно же Светланой.
– А я как раз от соседей спускалась.
И в руках у нее было то самое решето, в каком она приносила им с Иваном виноград.
Сразу перейдя на ты, она спросила:
– Небось, голодный?
– Да малость есть, – сознался Максим.
– А у меня как раз блинчики. – И уточнила: – С мясом.
И скрылась у себя в квартире.
Она вернулась нескоро.
И он даже
От нее чуть припахивало вином.
Блинчики были все в той же махотке и показались ему обворожительно вкусными.
Вера так их делать не умела.
– Блинчики – это моя страсть, – тем временем щебетала Света. – И это у нас, можно сказать, фамильное. И бабушка их готовила отменно, и мама.
Она смотрела на него поедающими глазами.
– А где же твой муж? – спросил он.
– Да где ему быть, в загуле, – ответила она. – Встретил каких-то друзей и пошел вразнос.
Она с минуту или две помелькала ресницами, но слезу не добыла.
И в это время раздались звонки.
Сперва на мобильный. Потом в дверь.
Он пошел открывать, говоря с женой.
На пороге стоял парень.
– Вот ты где? – сказал, – и Максим понял, что это сын Светы.
Когда они ушли, он еще говорил.
Рассказал Вере, как довез до Камышина старушку – узницу Освенцима.
Как она рассказывала об ужасах тех дней.
А на обратном пути ему тоже повезло.
Одну семью довез до Горного Балыклея. Другую до Дубовки. Да и оттуда в Волгоград прибыл не пустым.
– Насыщенный рейс получился, – почти как Федор сказал он.
Окончив говорить, он доел блинчики и улегся на диван, подставив свое сытое внимание под бликование телевизора.
Показывали матч по регби.
Терпеть не мог он этот вид единоборств.
Что-то в нем было от тупости и бесполезного упорства.
Уже подумав так, вспомнил, что подобная оценка, собственно, принадлежит не ему, а все тому же Доронину.
«Бугаиный вид спорта – говорил он. – Не кто кого перехитрит, а кто кого обкогтит».
Было лень вставать и переключать канал.
Да и выключить телевизор тоже.
И в это время в дверь поскреблись.
Не позвонили, не постучали, а именно «поскребышили», как сказали бы в «Леспромхозе».
Почти матюкнувшись, Максим поднялся. На пороге стоял муж Светы.
– Ты меня, – сказал, – дюже не казни. Но похмелюга-подлюга в петлю кинуть норовит. – И, облизнувшись, спросил: – У тебя ничего нету?
– Да откуда? – вырвалось у Максима. – Я и вкуса водки не знаю.
– Бедный, то есть богатый, – сказал муж Светы. – Значит, до ста лет хочешь прожить?
– Да уж сколько придется.
Его раздражал этот пьянчуга – и каким-то параллельным пластом мышления он пожалел Свету.
Ведь вон какая она ладная да приглядная.
И рядом вот с этим голодранцем.
Максим вытащил полусотку и сказал:
– Иди похмелись.
А когда он ушел, стал ждать.
Ждать именно Свету.