Половина собаки
Шрифт:
Потому-то я и сидела в школьном зале — непричесанная, в мятой школьной форме, и моя хитрость с колготками тоже не удалась — большой палец ноги высовывался из босоножки, и это раздражало меня больше всего. Да, с самого начала я почувствовала, что не такая, как все остальные: беднее, некрасивее и боязливее.
Мать в тот раз явилась домой только вечером, когда я, вернувшись из школы, кое-как заштопала колготки и пыталась выгладить юбку.
— Видишь ли, я вчера там заговорилась, — сказала мать хмуро. — Как было в школе?
— Хорошо, —
Мать выглядела усталой и некрасивой.
— А теперь будем печь пирог! — сказала мать. — Погоди, кто же так гладит юбку — надо взять сырую тряпочку и через нее гладить!
Раз-два-три — мать намочила кусок марли и через него выгладила юбку. Хлоп-хлоп — она мгновенно обернула бумагой мои книги-учебники. Вскоре дрова были уже и под плитой, и в плите, и тесто для пирога было готово. Вкус пирога был не таким, о каком я мечтала.
И во втором, и в третьем классе мне тоже не было легче, но почему-то все беды и неприятности первого класса я переживала гораздо болезненнее, особенно то, как меня не хотели принимать в октябрята, и то, как я в первый и единственный раз в жизни подралась…
Незадолго до Октябрьских праздников пионервожатая школы пришла после уроков в наш класс и объявила:
— Если вы будете старательными и будете хорошо учиться, то сможете вскоре вступить в октябрята. Хотите?
— Да-а! — ответили мы хором.
Тогда пионервожатая рассказала нам, что значит быть октябрятами, рассказала, почему Октябрьские праздники отмечают седьмого ноября, и прочла вслух заветы октябрят.
— Завтра познакомлю вас с вашей будущей вожатой октябрят. Ее зовут Марикой, она учится в четвертом классе. У Марики с первого класса в табеле одни пятерки, так что она будет для вас примером в учебе. Вы всем классом вступите в октябрята? — спросила пионервожатая.
— Но учительница, разве и Тийна вступит? — изумилась Тайми, та самая, которой бабушка помогала делать домашние задания.
— Конечно, — сказала пионервожатая. — Почему же Тийна не должна вступать?
— Но ведь она же неаккуратная, не соблюдает чистоту и не старается, как требует закон октябрят! — объявила Тайми.
— Октябрята — богатые дети! — сказал Вармо. — Не какие-то горемыки!
Пионервожатая засмеялась:
— Ты, Вармо, верно, не понял: чтобы стать октябренком, совсем не требуется быть богатым. Богатство вовсе не главное в жизни.
— Я, во всяком случае, в октябрята не вступлю, если Тийна вступит! — крикнул Вармо. — И другие не вступят тоже, — добавил он чуть потише.
Вармо в тот раз что-то натворил и поэтому сидел «в наказание» рядом со мной на передней парте. Я не осмеливалась даже взглянуть в его сторону: чувствовала, как глаза начинало щипать и слезы подступали к горлу. Встать и выйти из класса я тоже не осмелилась, вот и сидела,
— Остальные могут идти, а Тийна и Вармо останутся, — сказала пионервожатая. Она была молоденькой, и если бы на ней была школьная форма, ее можно было бы принять просто за ученицу восьмого класса.
— Скажи, Вармо, — спросила пионервожатая тихо, когда мы остались втроем, — ты сам укладываешь вечером в ранец свои школьные вещи?
— Конечно… Ну… мать все-таки проверяет. Иногда смотрит старуха… ну, это бабушка… так мы ее называем.
— И какую еду ты умеешь готовить?
— Я-то? — Вармо засмеялся. — Хлеб умею резать!
— Так… А кто приводит в порядок твою одежду — стирает, гладит? Мама? Бабушка?
— Ну, еще и отец заботится тоже, — сказал Вармо. — Он вчера купил мне новый велосипед, обещал и ролики, если появятся в магазине.
— Вот видишь, о тебе заботится несколько человек! А знаешь ли ты, что Тийна все делает дома сама? Подумал ты об этом? Тийна, скажи, какую работу по дому ты умеешь выполнять?
Я чувствовала, что если произнесу хоть слово — заплачу, поэтому не произносила ни звука.
— Пол мыть умеешь? — спросила вожатая.
Я кивнула.
— А гладить? Готовить еду? Топить печь? Мыть посуду?
— Да тут и нечего уметь, — наконец вымолвила я. — Мыть посуду — ведь это так просто!
— Так что, Вармо, не надо быть столь торопливым в своих решениях — сперва подумай, потом говори! — сказала вожатая.
— А ее мать — пьяница! Во!
— Кто тебе это сказал?
— Все говорят! — Вармо махнул рукой. — И мой отец говорит, что Линда и черта к себе пустит, если придет с бутылкой в кармане!
— И откуда твой отец об этом знает? — допытывалась вожатая.
— Да он сам туда ходит, а потом устраивает дома комфлит!
— Конфликт, — поправила вожатая.
Я испугалась, что теперь она спросит у меня, правда ли это. Но пионервожатая немного помолчала и потом сказала:
— Видишь ли, Вармо, в старину, когда люди были глупее и злее, говорили, что за грехи родителей расплачиваются их дети. Это действительно глупый и несправедливый принцип. В наши дни людей ценят за то, что сами они собой представляют, а не за то — богатые ли их родители, или влиятельные, или… Так что… оставим этот разговор. Можете идти домой. Всего хорошего!
Я возилась с ранцем и ждала, когда Вармо выйдет из класса, мне не хотелось идти в раздевалку вместе с ним.
— Что ты качаешься, голова с похмелья болит, что ли? — спросил Вармо.
Я не ответила.
— Когда ты опять пойдешь сдавать бутылки в лавку? — продолжал задираться Вармо. — Онемела, что ли?.. Или молоко, которое ворует твоя мать в коровнике, в горле застряло?
— Моя мама не ворует!
Несправедливое обвинение разогнало всю мою печаль, в глазах у меня почернело.
— Ого! — усмехнулся Вармо. — Да все бабы, кто в коровнике работает, воруют молоко, про это каждый баран знает!