Половина желтого солнца
Шрифт:
— Ничего ему твой отец не продаст, — отрезал Маду, точно последнее слово было за ним. — Эти сирийцы и ливанцы уже скупили пол-Лагоса, им лишь бы урвать побольше.
— Я бы продала, если б от него не воняло чесноком, — сказала Кайнене.
Маду загоготал.
Кайнене взяла Ричарда за руку.
— Я как раз передала Маду твои слова, что грядет новый переворот.
— Не будет никакого переворота! — рявкнул Маду.
— Уж ты бы наверняка знал, Маду. Ты ведь теперь У нас Большой Человек, полковник, — поддразнила Кайнене.
—
— Да что они знают, журналисты? — ответил Маду снова по-английски. С тех пор как Ричард стал говорить на игбо почти свободно, Маду упорно отвечал ему на английском, вынуждая Ричарда переходить на родной язык. — Не будет никакого переворота. В армии слегка неспокойно — впрочем, как всегда. Пробовали козленка? Правда, отличное мясо?
— Неплохое, — согласился Ричард и тут же пожалел, что поддакнул Маду. Влажный воздух Лагоса был тяжел, а рядом с Маду Ричард и вовсе задыхался — тот всегда выставлял его дураком.
Новый переворот грянул спустя неделю, и первым чувством Ричарда было злорадство. Он перечитывал письмо Мартина, сидя в саду, на том самом месте, где, по словам Кайнене, он просидел ямку, точь-в-точь повторявшую размерами и формой его зад.
Интересно, выражение «отуземиться» все еще в ходу? Так я и знал, что ты отуземишься! Мама говорит, ты бросил книгу о тамошнем искусстве и взялся за новую, пишешь что-то вроде романа о путешествии. И о зверствах европейцев в Африке! Не терпится тебя расспросить, когда будешь в Лондоне. Зря ты отказался от прежнего названия, «Корзина рук». А что, в Африке тоже отрубали руки? Я думал, это индийский обычай. Любопытно!
Ричард вспомнил вечную самодовольную улыбку Мартина в их школьные годы, когда тетя Элизабет с невероятным упорством загружала их всевозможными делами — дети, мол, не должны бить баклуши. Крикетные матчи, бокс, теннис, уроки музыки у шепелявого француза — Мартину все давалось легко.
Ричард сорвал полевой цветок, похожий на мак. Интересно, какая будет свадьба у Мартина? Невеста его, подумать только, модельер. Жаль, что Кайнене не может поехать, ей нужно подписывать новый контракт. Он мечтал, чтобы тетя Элизабет, Мартин и Вирджиния увидели Кайнене, а главное — увидели его самого новым человеком, изменившимся за прожитые здесь годы, загорелым и счастливым.
Подошел Икеджиде:
— Мистер Ричард, сэр! Мадам звать вас к себе. Опять переворот, — сказал он, сам не свой от волнения.
Ричард бросился в дом. Так он и знал! А Маду попал пальцем в небо.
Кайнене сидела на диване в гостиной, обхватив себя руками и раскачиваясь взад-вперед. Она сказала очень громко, перекрикивая ведущего-британца по радио:
— Власть захватили офицеры-северяне. По Би-би-си передали, что в Кадуне убивают офицеров-игбо. Нигерийское радио молчит.
Ричард начал растирать ей плечи, массировать по кругу напряженные
— «Невероятно! Просто невероятно!» — передразнила Кайнене и судорожным движением смахнула приемник со стола. Он упал на ковер, выкатилась батарейка. Кайнене уткнулась лицом в ладони. — Маду в Кадуне!
— Не надо так переживать, дорогая, — проговорил Ричард. — Все будет хорошо.
Ричард впервые всерьез представил, что Маду может погибнуть. Сам не зная почему, он отложил отъезд в Нсукку. Для того ли, чтобы поддержать Кайнене, если она узнает о смерти Маду? В те дни она была так взвинчена, что и Ричард стал беспокоиться о Маду, браня себя за беспокойство и стыдясь, что бранил. Нельзя быть таким мелким, тем более что Кайнене делила с ним свою тревогу, словно считала Маду их общим другом. Она рассказывала, кому звонила, как наводила справки. Никто ничего не знал. Жена Маду была в полном неведении. В Лагосе беспорядки, родители Кайнене уехали в Англию. Многие офицеры-игбо были убиты. Расправлялись с ними организованно; один солдат, по ее словам, рассказывал, что в их батальоне протрубили сбор и, когда все построились, северяне вызвали всех солдат-игбо, увели и расстреляли.
Кайнене ходила притихшая, молчаливая, но не проронила ни слезинки. И в тот день, когда она сказала, сдерживая рыдания: «Плохие новости», Ричард был уверен, что речь о Маду. Он уже подбирал слова утешения, когда услышал:
— Удоди. Полковника Удоди Экечи убили.
— Удоди? — Ричард был так уверен, что речь о Маду, что на миг опешил.
— Солдаты-северяне посадили его в камеру в казармах и заставляли есть его же испражнения. Он ел свое дерьмо. — Кайнене умолкла. — Потом его избили до потери сознания, привязали к железному кресту и бросили обратно в камеру. Так он и умер, привязанный к кресту. Он умер на кресте.
Ричард опустился на стул. Его неприязнь к Удоди — шумному, вечно пьяному, насквозь двуличному — за годы их знакомства лишь возросла, однако весть о его смерти не могла не потрясти.
— Кто сообщил?
— Мария Обеле. Жена Удоди — ее двоюродная сестра. Она слышала, что никто из офицеров-игбо на Севере не спасся. Но в Умунначи ходят слухи, что Маду сбежал. Адаоби ничего не знает. Как он мог сбежать? Как?
— Может, где-то скрывается?
— Как? — повторила Кайнене.
Полковник Маду появился в доме Кайнене через две недели. Он казался еще выше ростом, так сильно похудел; под белой рубашкой торчали лопатки.
Кайнене вскрикнула.
— Маду! Неужели ты?
Не успел Ричард понять, кто первым к кому бросился, а Кайнене и Маду уже обнимались; Кайнене гладила лицо и руки Маду с такой нежностью, что Ричард отвел взгляд. Он подошел к бару, налил Маду виски, а себе джина.
— Спасибо, Ричард.
Но виски Маду не взял. Ричард помялся с бокалами в руках и поставил один на стол.