Половинный код. Тот, кто убьет
Шрифт:
Я не знаю, что сказать. Понятия не имею: тысяча фунтов за паспорт — хорошая цена или нет. По мне так это много. А уж две тысячи — просто сумасшествие.
— Меркури наверняка захочет, чтобы ты соблюдал осторожность. Она любит, когда люди делают для этого все, что могут.
А еще я понятия не имею о том, знает ли он вообще что-нибудь о Меркури, но…
— Ладно. Когда?
— Отлично, Иван. Приятно иметь с тобой дело. Очень приятно.
— Когда?
Ладно, сынок. Знаю, тебе не терпится. Двух недель
— Тогда пусть будут две недели, один паспорт и тысяча фунтов.
— Две недели, два паспорта, три тысячи.
Я киваю и отодвигаюсь от него подальше.
— Блеск… Половину вперед, разумеется.
Мне надоедает с ним спорить, поэтому я достаю три скатки из пяти купюр по сотне фунтов. Я видел такое в кино, и теперь рад, что сам так сделал. Вся эта история с Джимом вообще сильно смахивает на дешевый гангстерский фильм.
— Через две недели там же заберешь другие инструкции, сделаешь все, как в них будет сказано. Встретимся в другом месте. Никогда не пользуйся одним местом дважды. Ты принесешь деньги, и т. д. и т. п.
— Инструкции — часть заклинания, Джим?
— Какого еще заклинания?
— Инструкции о том, как добраться до места встречи. Они защищены заклинанием от Охотников?
Джим улыбается.
— Не-а. Но я всегда наблюдаю за клиентами, когда те ждут автобуса или поезда и, если замечаю Охотника, сразу делаю ноги.
— А.
— Инструкции — это просто указания, как проехать и пройти. Чтобы клиент не заблудился. Ты не поверишь, сколько вокруг тупых людей.
Джим подходит к двери и щелкает выключателем.
— А, чтоб тебе! — Мы оба щуримся и прикрываем глаза от яркого света. — Надо тебя сфоткать.
Пока он занимается этим, я гадаю, какой у него Дар. Вообще-то спрашивать об этом неприлично, но это же Джим, и я задаю вопрос.
Он отвечает:
— Обычный. Зельеварение. Терпеть эту дрянь не могу.
И продолжает:
— А еще я думал… все думали, что у меня будет сильный Дар. С самого детства у меня был один редкий талант, и моя мать, да благословит Господь ее душу, всегда говорила: «Мой сын, у него будет сильный Дар». Понимаешь, я уже лет с трех отличал ведьм от фейнов. Никогда не ошибался, а это редкость.
— Да. Редкость, верно. А как ты это делаешь, Джим?
— Ты вряд ли поверишь, но все дело в глазах… я вижу маленькие серебристые искорки в глазах у Белых Ведьм.
От удивления я, наверное, раскрыл рот.
— Ну вот, ты мне не веришь, так?
— Да нет, Джим, я просто… удивлен. А какие они, эти искорки?
— Ну, такие, совсем особенные, ни на что непохожие. Как тоненькие серебряные пластинки, и все время двигаются то вверх, то вниз, знаешь, как искусственный снег в таких шариках. Вот так.
— А в своих глазах, когда смотришь в зеркало, ты их видишь?
— Да.
— Потрясающе.
— Ага. И очень красиво. У ведьм красивые глаза.
— А что ты видишь в моих глазах, Джим?
— Ну, в твоих… у тебя интересные глаза, конечно.
— Ты видишь в них серебристые искры?
— Иван, ну, если честно, то они не столько серебристые…
Я сажусь на пол и прислоняюсь к стене.
— У всех Белых Ведьм в глазах серебристые искры?
— У тех, которых я видел, у всех.
— А Черных Ведьм ты когда-нибудь встречал?
— Редко. У них глаза другие. — Он встревожен. — Не серебристые.
— Такие, как у меня?
— Нет. У тебя уникальные глаза, Иван.
«И у моего отца такие же».
Джим громко шмыгает носом и садится со мной рядом.
— А еще я различаю по глазам полукровок.
— Да? — Я никогда в жизни не видел полукровок, наполовину ведьм, наполовину фейнов. Ведьмы таких презирают.
— У них глаза тоже очень красивые. Странные такие… как будто вода течет.
Тут раздается стук в дверь, я вскакиваю и встаю так, чтобы оказаться за ней, когда она откроется, и гляжу на Джима. Тот улыбается.
— Все в порядке, Иван, все нормально. Это просто Трев. — Джим смотрит на часы. — Опаздывает. Он всегда опаздывает, Трев-то.
— Кто такой Трев? — шепотом спрашиваю я.
Джим встает, потягивается и идет к двери.
— Трев — это мозг. У него золотые руки, у Трева… — тут Джим опускает голос до шепота, — магии нет, а руки золотые. Он посмотрит твои татуировки.
Трев выглядит как эксперт, только непонятно в чем. Он очень высокий, с лысой макушкой и жидкими седыми волосами, которые начинаются вровень с верхними кончиками его ушей и спускаются до плеч. На нем потрепанный, затертый до блеска коричневый костюм, толстая бежевая рубашка и вязаный жилет цвета ржавчины. Трев невыразителен во всех смыслах. Когда он идет, кажется, будто он не шевелит ни руками, ни ногами, а его тело само парит над землей. Когда он говорит «Привет, Джим», его голос ровен и лишен интонации. Ко мне он вообще не проявляет никакого интереса, даже в лицо мне почти не глядит, и это хорошо. Зато первый же взгляд на мои татуировки возвращает его к жизни.
— Придется мне взять образцы, — говорит он, разглядывая меня, оттягивая мне кожу сначала на шее, потом на руке, потом наклоняется к ноге. — И кожи, и кости.
— Кости?
— С лодыжки возьму.
— Как?
Трев не отвечает, но опускается на пол и, стоя на коленях, открывает свой видавший виды черный кожаный портфель. Он похож на те, с какими раньше ходили врачи.
Я замечаю, как ухмыляется Джим.
— Вы врач, Трев? — спрашиваю я.
Но Трев не отвечает, может быть, не слышит. Джим, давясь от смеха, смачно шмыгает носом.