Половинный код. Тот, кто убьет
Шрифт:
Но ведь он должен же когда-нибудь выйти. Спрятаться и следить — это лучшее, что я могу сделать.
Может, у него выходной или он вообще в отпуске? Да кто его знает?
Ничего, прошел только один день. Всего одним днем меньше.
День второй.
Ладно. Вчера не вышло. Из переулка никто не выходил и никто туда не входил (включая меня). В здание Совета вошли и вышли из него несколько человек.
Но сегодня я с раннего утра на месте. Ночевал в другой подворотне в полумиле отсюда.
И вот уже успех. Несколько человек вошли в здание Совета,
Но пешком по переулку никто не проходил. Я жду, когда покажется тот, кто мне нужен.
Все жду.
И жду.
Но люди все идут и идут мимо переулка, никто даже головы в его сторону не повернет, как будто его не существует вовсе. У поворота висит знак, означающий «тупик», в другом конце видна глухая кирпичная стена, так что вряд ли туда кто пойдет. И все равно, кажется, что для пешеходов он просто невидим.
А что если он никогда не появится? Мэри говорила мне о нем несколько лет назад. Может, он здесь больше не живет. Может, Совет уже поймал его.
И, конечно, стоит мне отвлечься, как кто-то подходит к переулку с улицы и сворачивает прямо в него. Мужчина. Боб?
Я вижу только его спину.
Он седой, тонкий, в бежевых брюках и темносинем пиджаке, в руке у него вещевой мешок. Он идет быстро, не глядя ни на дверь слева, откуда сбежал я, ни на ворота, в которые въехал фургон, а все прямо и прямо, до конца переулка, где открывает своим ключом дверь справа. Поворачивая ручку двери и входя внутрь, он смотрит на меня. Потом исчезает.
Итак, если это Боб, то мне теперь ждать, когда он снова выйдет? А он, может быть, просидит там еще несколько дней. Мне надо его увидеть. Пора перестать быть жалким трусом. Я перехожу улицу.
Это еще что?
Какая-то девчонка идет впереди меня по переулку; она шагает быстро, вот она уже в конце проулка, стучит в дверь, входит внутрь.
Итак?
Мне сделать то же, что девчонка? Или продолжать тупо ждать?
Автомобильный сигнал. Я стою посреди дороги. Запрыгнув на тротуар, я прячусь в своей подворотне.
Неужели та девчонка тоже следила? Ей что, тоже нужна помощь или, наоборот, она его помощница, дочка… подруга?
Вот она, уже выходит. Совсем девчонка, моложе меня.
Она идет быстро, шныряет в проем между машинами на дороге, поворачивает голову вправо и смотрит на меня.
Делает мне знак подойти.
Я смотрю на переулок.
Ладно, никуда он не денется.
Обернувшись к ней, я вижу, как девчонка сворачивает за угол, и рысцой припускаю за ней.
Она ныряет в один проулок, в другой, и вот мы уже на большой улице, где полно людей и магазинов. Люди мчатся по своим делам, переговариваются, кричат, и я теряю девчонку из виду. Наверное, зашла в какой-нибудь магазин. Одежда. Телефоны. Музыка. Книги.
Я оборачиваюсь и вижу ее прямо у себя за спиной.
— Привет, — говорит она и хватает меня
Она выбирает столик в глубине кофейни. Мы садимся друг против друга. Она купила два горячих шоколада и заказала добавочную порцию миниатюрных зефирок, потом отдала мне поднос и вот теперь сидит, пьет свой шоколад и смотрит на меня поверх чашки с розово-белой горкой. У нее глаза фейна: зеленые, красивые, но без искорок. Абсолютно обычные глаза. И все же в них есть что-то странное: текучесть какая-то. В них есть второй оттенок, бирюзовый; он то прячется, то появляется снова. Глаза меняют цвет, как море в тропиках.
— Ты хочешь увидеть Боба? — Она забрасывает свои длинные русые волосы за спину.
Я киваю и пытаюсь сделать глоток, но кучка зефирок мешает мне добраться до напитка. Тогда я съедаю все зефирки, просто чтобы избавиться от них.
— Я могу помочь. — Она выбирает из своей кучки розовую зефирку и, покачивая ею в воздухе, говорит:
— Как тебя зовут?
— Иван.
— Необычное имя. — Она берет вторую зефирку и добавляет: — Только, наверное, не в России.
Потом запивает горячим шоколадом.
— А я Никита.
Вряд ли.
— Ты работаешь на Боба? — спрашиваю я.
На вид ей лет четырнадцать, ну, максимум пятнадцать. В школу ходить еще должна.
— Да так, делаю для него всякую всячину. Немного того, немного этого. Поручения выполняю. Ну ты знаешь.
Вообще-то нет.
Она допивает свой шоколад, выскребает стакан ложкой. Закончив, она ставит его на стол и спрашивает:
— Хочешь печенюшку? — И уходит раньше, чем я успеваю ответить.
Возвращается она с двумя здоровыми шоколадными печеньями и протягивает одно мне. Мне приходится контролировать себя, чтобы не засунуть его в рот целиком.
— Зря ты у здания Совета ошиваешься, — говорит она.
— Я был осторожен.
— Я же тебя заметила.
Я действительно был осторожен.
— Тебе нужны солнечные очки глаза прятать. И еще не знаю, что это у тебя такое, — она показывает на мои татуированные пальцы, — но я бы на твоем месте носила перчатки.
Шею я закрыл шарфом, который взял в том доме в деревне, а вот перчаток не нашел.
Она наклоняется ко мне.
— Кобальтовый переулок защищен.
— Да, а как?
Она всплескивает руками:
— Магией, разумеется. Фейны его вообще не видят. Его видят только ведьмы.
Значит, она все же ведьма. Но глаза у нее другие.
— Если окажешься в переулке, то никогда оттуда не выйдешь, пока не начнешь смотреть на то место, куда идешь, и думать о нем. То есть по-настоящему смотреть, не отрываясь, и думать тоже по-настоящему, все время. Как войдешь, сразу смотри на дверь Боба и думай только об этой двери, тогда доберешься до нее. Когда будешь выходить, смотри на дома на улице. Вниз не смотри. Никогда не смотри вниз. Если глянешь хотя бы раз на ворота здания Совета, если подумаешь о них хотя бы раз, там и окажешься.