Польша или Русь? Литва в составе Российской империи
Шрифт:
Ситуация в области литовского исторического нарратива радикально изменилась в 1940-х годах. Официальная концепция истории Литовской ССР теперь должна была быть не только марксистской, но и соответствующей принципам идеологии дружбы народов, сформулированной в Советском Союзе в середине 1930-х годов и утверждавшей, что русским и русской культуре в СССР принадлежит ведущая роль. Кроме того, официальная идеология, пропитанная примордиализмом, стала применяться и ко всему историческому процессу [22] . Другими словами, народам были присвоены определенные, не меняющиеся с течением времени роли, поэтому одни народы стали символами прогресса (русские), другие – реакции (немцы, американцы и пр.). Официальная историография начала требовать демонстрации проявления в ходе истории прогрессивной роли русского народа и русской культуры, описания того, как «повезло» соседним народам, в том числе и литовцам, которые смогли присоединиться «к великому русскому народу» в борьбе за прогресс. В соответствии с этой идеологемой и конструировался исторический канон Литовской ССР: литовцы создали свое государство благодаря русскому народу, вместе с восточными славянами защищались от западных агрессоров, разделы Речи Посполитой сыграли прогрессивную роль и так далее. Большого количества усилий потребовали доказательства положительного влияния на литовцев разделов Речи Посполитой в конце XVIII века после «падения» польско-литовского государства: ускорилось экономическое развитие Литвы, передовая российская общественная мысль оказала положительное влияние на развитие литовской культуры [23] , усилилась классовая борьба и, наконец, литовцы были защищены от грозившей им полонизации [24] . Иногда приводились и конкретные факты, призванные доказать, что наибольшая угроза ассимиляции литовского народа исходила не от властей, а от литовской шляхты и «реакционного духовенства» (иными словами – поляков). С 1860-х годов в учебниках остается только одно обстоятельство, позволяющее усмотреть положительное влияние включения Литвы в состав Российской империи, – ускорение развития экономики [25] .
22
Более
23
Paleckis J. Mintys apie vyresniji broli. Vilnius, 1959. P. 19.
24
Ziugzda J. Antanas Mackevicius – Lietuvos valstieciu vadovas kovoje pries carizma ir dvarininkus. Vilnius: Mintis, 1951. P. 5–6; Lietuvos TSR istorija. D. I: Nuo seniausiu laiku iki 1861 metu / Red. J. Ziugzda. Vilnius: Politines ir mokslines literaturos leidykla, 1953. P. 356–358.
25
Berlinskiene A., Gaigalaite A., Jurginis J., Pilkauskas Z. Lietuvos TSR istorija VII–VIII klasei / Red. J. Ziugzda. Kaunas: Valstybine pedagogines literaturos leidykla, 1962. P. 28.
Правда, в написанном еще в 1957 году учебнике истории Юозаса Юргиниса (Juozas Jurginis) не акцентируется защита литовцев от ассимиляции после включения Литвы в состав Российской империи [26] . Практически с 1970-х годов авторы уходят от оценки этого факта и ограничиваются сухим описанием перемен, имевших место после вхождения Литвы в состав Российской империи. В части белорусской историографии и в новейших монографиях сохраняется тенденция усматривать положительные аспекты присоединения территорий Великого княжества Литовского к Российской империи: централизованная империя принесла политическую стабильность, положившую конец «феодальной анархии»; расширился рынок, что способствовало не только экономическому росту, но и национальной консолидации белорусов [27] . В работах литовских историков советского периода, посвященных истории XIX века, наряду с особым вниманием к борьбе «трудящихся масс» и пролетариата (особенно – к распространению идей марксизма) в Литве XIX века (описывается в границах Литовской ССР) «присутствуют» только литовцы, что, конечно, соответствовало действовавшему в Советском Союзе принципу «распределения труда».
26
Jurginis J. Lietuvos TSR istorija. Vadovelis vidurinems mokykloms. Kaunas: Valstybine pedagogines literaturos leidykla, 1957.
27
И эти, и оппонирующие тенденции рассматриваются в: Токть С. Российская империя и ее политика на белорусских землях в XIX – начале XX в. в современной белорусской историографии // Западные окраины Российской империи / Науч. ред. М. Д. Долбилов, А. И. Миллер. М.: Новое литературное обозрение, 2006. С. 506, 524, 527.
Власти, против которых боролось литовское национальное движение, конечно, описывались в классовых категориях: «Классовые враги народных масс – литовские феодалы и русский царь – объединились, несмотря на национальные различия» [28] . Менялось и определение власти в сравнении с исторической литературой межвоенного периода. Теперь это не «русские власти», но «царская власть» или «царизм». При описании мотивации политики и действий властей, конечно, отмечалось, что политика после восстания приобрела больше признаков дискриминации, власти должны были принимать во внимание растущее революционное движение, сопротивление литовского народа запрету литовской печати в латинской графике. В 1950-х годах и отчасти в начале 1960-х годов в опубликованных исторических работах действия «царизма» определялись как «политика национального угнетения» (такая формулировка особенно характерна для 1960-х годов) [29] или подобным образом. Нетрудно объяснить, почему эта политика не называлась ассимиляционной или русификационной. Признав, что власти стремились русифицировать представителей других национальностей, было бы трудно обосновать тезис о положительном влиянии на литовскую национальную культуру присоединения Литвы к Российской империи. Существование связи между этими двумя утверждениями подтверждает и уже упоминавшийся нами учебник Ю. Юргиниса. Как уже отмечалось, в этом учебнике не упоминается о положительном влиянии на литовскую национальную культуру включения Литвы в состав Российской империи. И поэтому неудивительно, что в этой работе политика «царских властей» после восстания 1863–1864 годов определяется как стремление русифицировать литовцев [30] . В более поздние годы историки уже не ставили под сомнение стремление властей «русифицировать край» [31] .
28
Lietuvos TSR istorija nuo seniausiu laiku iki 1857 metu / Vyr. red. J. Ziugzda. Vilnius: Valstybine politines ir mokslines literaturos leidykla, 1958. P. 129–130.
29
Lietuvos TSR istorija. 1963. T. 2. P. 201.
30
Jurginis J. Lietuvos TSR istorija. Vadovelis vidurinems mokykloms. Kaunas: Valstybine pedagogines literaturos leidykla, 1957. P. 73.
31
Vebra R. Pravoslavu dvasininkija ir nacionaline priespauda Lietuvoje XIX a. antrojoje puseje // Lietuvos TSR aukstuju mokyklu mokslo darbai. Istorija. T. VIII. 1966. P. 76–95; Vebra R. Lietuvos kataliku dvasininkija ir visuomeninis judejimas (XIX a. antroji puse). Vilnius: Mintis, 1968.
В конце 1950-х – начале 1960-х годов при описании репрессий «царской власти» после восстания 1863–1864 годов отмечались, в сущности, только дискриминационные меры, направленные против литовцев и литовской культуры [32] . Это не должно вызывать удивления, поскольку восстание 1863–1864 годов трактовалось прежде всего как народное восстание против дворян и «царизма», а «польскому» восстанию отводилась второстепенная роль. Особое внимание уделялось запрету литовской печати в латинской графике. Но встречались и исключения. В 1965 году Витаутас Мяркис представил более полную картину дискриминационной политики, проводившейся Россией после восстания 1863–1864 годов, и стало понятно, что жертвами этой политики были не только литовцы [33] . В опубликованной в 1988 году истории Литвы четко сказано, что «царская власть» проводила дискриминационную политику в отношении поляков и иноверцев [34] , правда, и здесь основное внимание уделено описанию политики, направленной против литовцев и литовской культуры [35] .
32
Ziugzda J. Lietuvos TSR istorija nuo seniausiu laiku iki 1857 metu. Vilnius: Valstybine politines ir mokslines literaturos leidykla, 1958. P. 192–195.
33
Merkys V. Lietuviu nacionalinio judejimo XIX a. socialines-ekonomines priezastys // Lietuvos TSR istorijos bruozai / Sud. J. Jurginis. Kaunas: Sviesa, 1965. P. 58–60.
34
Jucas M., Luksaite I., Merkys V. Lietuvos istorija nuo seniausiu laiku iki 1917 metu. Vilnius: Mokslas, 1988. P. 137, 139.
35
Ibid. P. 143–144.
Относительная либерализация советского режима приблизительно с середины 1960-х годов позволила литовским историкам более свободно выбирать темы исследований. В советское время за исключением проблематики, призванной служить упрочению идеологического базиса советской системы [36] , с фактографической точки зрения, пожалуй, лучше всего были исследованы темы кириллизации литовской письменности (прежде всего обстоятельства введения и упразднения запрета на печать) и сопротивления литовского общества этой политике (издание литовских книг в Пруссии, их нелегальный ввоз и распространение и так далее) [37] . Значимость этой темы в литовской историографии того времени связана со стремлением историков отказаться от навязываемой идеологемы «дружбы народов», то есть с определенным интеллектуальным сопротивлением советской системе. Политика царской России в отношении недоминирующих национальных групп могла порождать у читателя аналогии с реалиями советского времени [38] . При этом следует признать, что подобная тема не была самой опасной для советского режима – в отличие от многих других проблем литовской истории Новейшего времени ее можно было исследовать, публиковать работы [39] .
36
Помимо работ, посвященных кириллизации литовской письменности, к исследованиям, рассматривающим национальную политику Российской империи, относится солидная работа Мяйле Лукшене (Meile Luksiene), посвященная школам первой половины XIX века: Luksiene M. Lietuvos svietimo istorijos bruozai XIX a. pirmojoje puseje. Kaunas: Sviesa, 1970.
37
Tyla A. Prie lietuviskuju spaudiniu gotiskomis raidemis uzdraudimo istorijos // Lietuvos TSR aukstuju mokyklu darbai: Bibliotekininkystes ir bibliografijos klausimai. T. 6. 1967. P. 171–174; Lietuviu spaudos draudimo panaikinimo byla / Par. A. Tyla. Vilnius: LTSR MA Istorijos institutas, 1973; Vebra R. Lietuviu spaudos draudimo panaikinimo byla // Lietuvos TSR aukstuju mokyklu mokslo darbai. Istorija. 1976. T. XVI (2). P. 34–50; Merkys V. Nelegalioji lietuviu spauda kapitalizmo laikotarpiu (ligi 1904 m.). Politines jos susikurimo aplinkybes. Vilnius: Mokslas, 1978.
38
Особенно
39
O белорусской историографии см.: Токть С. Российская империя и ее политика на белорусских землях в XIX – начале XX в. в современной белорусской историографии // Западные окраины Российской империи / Науч. ред. М. Д. Долбилов, А. И. Миллер. М.: Новое литературное обозрение, 2006. С. 504.
Начавшийся после провозглашения независимости Литвы в 1990 году (фактически – в 1988 году) процесс освобождения от идеологических ограничений оставил след и в историографии. В течение последующих десятилетий литовские историки опубликовали намного больше работ, посвященных истории Литвы в составе Российской империи, чем за весь более ранний период существования литовской профессиональной историографии. Рост количества работ был вызван ростом интереса общества к истории, а также ростом числа профессиональных историков-исследователей. У ученых появилась возможность переиздать более ранние работы, освободив их от обязательных в советское время цитат классиков марксизма-ленинизма, и опубликовать исследования, которые советская власть не пропускала в печать [40] . Политические перемены позволили историкам и в Литве, и в других странах постсоветского пространства исследовать новые темы, находившиеся в советское время фактически под запретом, в частности историю различных конфессий, а также российскую конфессиональную политику. Однако с точки зрения развития историографии важны не новые темы сами по себе, но концептуальные изменения.
40
Tyla A. Garsviu knygnesiu draugija. Vilnius, 1991; Merkys V. Draudziamosios lietuviskos spaudos kelias 1864–1904. Vilnius, 1994; Idem. Knygnesiu laikai 1864–1904. Vilnius: Lietuvos istorijos institutas, 1994; Vebra R. Lietuviskos spaudos draudimas 1864–1904 metais. Vilnius: Pradai, 1996.
Прежде всего следует отметить, что сохранилась очень сильная, сформировавшаяся в межвоенный период и развившаяся в советское время этноцентрическая концепция истории, согласно которой власти Российской империи понимаются как носители идей современного национализма, преследовавшие, начиная непосредственно после имевших место в начале XVIII века разделов Речи Посполитой, на территории Литвы основную цель – ассимиляцию литовцев [41] . Похожие тенденции характерны и для белорусской историографии [42] .
41
Vebra R. Lietuviu visuomene XIX a. antrojoje puseje. Socialines strukturos bruozai. Vilnius: Mokslas, 1990. P. 18; Merkys V. Knygnesiu laikai. P. 9; Idem. Motiejus Valancius: tarp katalikisko universalizmo ir tautiskumo. Vilnius: Mintis, 1999. P. 49.
42
Szybieka Z. Historia Bialorusi. 1795–2000. Lublin: Instytut Europy 'Srodkowo Wschodniej, 2002. S. 24.
При этом с 1988 года формируется и другая тенденция, представленная в посвященных XIX веку работах историков более молодого поколения – авторов издания «Lietuviu Atgimimo istorijos studijos» («Исследования истории литовского Возрождения»). Кредо этой группы исследователей сформулировали Эгидиюс Аляксандравичюс (Egidijus Aleksandravicius) и Антанас Кулакаускас (Antanas Kulakauskas) в опубликованной в 1996 году книге «Caru valdzioje. Lietuva XIX amziuje» («Под царской властью. Литва в XIX веке») [43] , указав, что предметом книги является «гражданская история Литвы». Переход от этноцентристской перспективы к гражданской, при котором объектом литовской истории становится не одна этническая группа, но все общество, конечно, наблюдается не только в исследованиях, посвященных истории XIX века, но и в работах, посвященных другим эпохам [44] . Новая перспектива позволила по-иному увидеть и историю Литвы XIX века. Для литовских историков стало привычным определять границы Литвы в соответствии с принципом историзма, то есть исследовать Литву такой, какой ее понимали современники [45] ; изучать не только историю литовцев, но и других проживавших в Литве этнических групп. Наконец, исследователи отказались и от упрощенной оценки российской политики.
43
Aleksandravicius E., Kulakauskas A. Caru valdzioje. XIX amziaus Lietuva. Vilnius: Baltos lankos, 1996. P. 217.
44
Более подробно см.: Staliunas D. From Ethnocentric to Civic History: Changes in Contemporary Lithuanian Historical Studies // Emerging Meso-Areas in the Former Socialist Countries: Histories Revived or Improvised / Ed. K. Matsuzato. Hokkaido: Slavic Research Center, Hokkaido University, 2005. P. 311–331.
45
В современной белорусской историографии прослеживается тенденция описывать Белоруссию XIX века в этнографических категориях, то есть как территорию с преобладающим белорусским населением.
В современной литовской историографии подчеркивается, что важнейшими целями российских властей на окраинах империи было обеспечение политической лояльности представителей нерусского населения, обеспечение стабильности империи, и не представляется возможным утверждать, что в течение всего рассматриваемого периода единственным устремлением была ассимиляция представителей других национальностей, и прежде всего – литовцев. Ясно указывается, что главным врагом имперские власти считали поляков и все польское [46] , причем, например, при рассмотрении периода правления Николая I невозможно утверждать, что национальная политика была направлена против литовского языка, поскольку литовский язык не считался общественно значимым [47] . При этом также подчеркивается, что систематически проводить «политику располячивания» во время правления Николая I власти также не могли, поскольку ощущалась нехватка средств и людей, и, наконец, не ставилась цель уничтожить господствующее сословие – дворянство [48] . Политика «русификации», по утверждению этой группы литовских историков, имела место в течение достаточно непродолжительного периода после подавления восстания 1863–1864 годов [49] . Национальная политика в этот период однозначно оценивается как ассимилятивная [50] , иногда ее называют и «тотальной русификацией» [51] . Такие определения встречаются и в части белорусской историографии, для которой характерна тенденция экстраполировать действия имперских властей, направленные против белорусов, на всю национальную политику на западных окраинах Российской империи [52] . Большинство авторов, описывая политику российских властей после восстания 1863–1864 годов, отмечают различия между действиями властей в Северо-Западном крае, где дискриминационная политика была достаточно всеобъемлющей, и более мягкой политикой в Августовской (позже – Сувалкской) губернии, где также жили литовцы.
46
Этот тезис хорошо иллюстрирует исследование российской цензуры в Литве: Medisauskiene Z. Rusijos cenzura Lietuvoje XIX a. viduryje. Kaunas: Vytauto Didziojo Universitetas, 1998.
47
Aleksandravicius E., Kulakauskas A. Caru valdzioje. P. 67–68.
48
Aleksandravicius E., Kulakauskas A. Caru valdzioje. P. 72.
49
Ibid. P. 53, 82–83, 92.
50
Kulakauskas A. Kova uz valstieciu sielas. Caro valdzia, Lietuvos visuomene ir pradinis svietimas XIX a. viduryje. Kaunas: Vytauto Didziojo universiteto leidykla, 2000. P. 6. Отмечу, что в этой работе элементы такой политики отмечаются уже после восстания 1830–1831 годов.
51
Kulakauskas A. Rusifikacines masinio pradinio svietimo sistemos kurimo Kauno gubernijoje pradzia (XIX a. 7-asis desimtmetis) // Praeities baruose. Vilnius: Zara, 1999. P. 211.
52
Нарысы гiсторыi Беларусi у 2-х частках. Ч. 1. С. 129, 333; Смалянчук А. Ф. Памiж краёвасцю i нацыянальнай iдэяй. Польскi рух на беларускiх лiтоўскiх землях 1864–1917 г. Санкт-Пецярбург: Неўскi працяг, 2004. С. 114; Гiсторыя Беларусi. Т. 4: Беларусь у складзе Расiйскай iмперыи (канец XVIII – пачатак XX ст.). Мiнск: УП «Экаперспектыва», 2005. С. 243, 270.
Таким образом, можно говорить о том, что в литовской историографии, посвященной политике Российской империи, несмотря на существенные различия, присутствовало единое мнение о том, что (во всяком случае, после восстания 1863–1864 годов [53] ) власти стремились превратить литовцев в русских. Эту позицию при определении целей имперской политики по отношению к нерусскому населению разделяет и большинство белорусских исследователей. Похожие тенденции мы видим и в польской историографии, где в течение последних десятилетий наблюдается рост интереса к национальной политике России, в том числе и на исторических землях Великого княжества Литовского [54] .
53
В российской историографии это, как и предыдущее восстание 1830–1831 годов, называется Польским.
54
Обзор этой историографии см.: Новак А. Борьба за окраины, борьба за выживание. С. 429–464.