Польша или Русь? Литва в составе Российской империи
Шрифт:
Генрих Глембоцкий (Henryk Glebocki) в своей новаторской книге, посвященной «польскому вопросу» в Российской империи середины XIX века, опираясь не столько на практику национальной политики, сколько на общественные дискуссии, не раз подчеркивает стремление имперских властей «русифицировать» поляков [55] . При этом он показывает, что в среде правящей и интеллектуальной элиты Российской империи отношение к полякам меняется не после восстания 1863–1864 годов, но уже в 1861 году, когда становится понятно, что для русских неприемлемо стремление поляков объединить Западный край с Царством Польским в одну административную единицу. «Польский вопрос» и особенно восстание 1863–1864 годов, как считает историк, усилили русский национализм. Поскольку восстание воспринималось как «шляхетский мятеж», правящая элита империи попыталась использовать в Царстве Польском инструменты социального радикализма – Николай Алексеевич Милютин, руководитель Учредительного комитета в Царстве Польском (Komitet Urzadzajacy Kr'olestwa Polskiego), пытался разъединить дворянство и народ с помощью крестьянской реформы и других средств.
55
Glebocki H. Fatalna sprawa. Kwestia polska w rosyjskiej my'sli politycznej (1856–1866). Krak'ow: Arcana, 2000. По мнению Г. Глембоцкого, предложения славянофилов, и прежде всего Александра Федоровича Гильфердинга, поддерживать развитие литовской, белорусской и украинской культур было лишь временной мерой борьбы с поляками, при этом основной целью оставалась русификация; Он же. Александр Гильфердинг и славянофильские проекты изменения национально-культурной идентичности на западных окраинах Российской империи // Ab Imperio. 2005. № 2. С. 135–166.
Витольд
56
Rodkiewicz W. Russian Nationality Policy in the Western Provinces of the Empire (1863–1905). Liublin: Scientic Society of Liublin, 1998. P. 13–16.
57
Наибольшее внимание здесь уделено историографии, опубликованной до 2007 года, то есть до издания книги «Making Russians». Новейшая литература приведена в следующей части введения, в которой описываются использованный метод исследования и структура книги.
В западной историографии периода холодной войны национальная политика Российской империи XIX века, как и национальная политика Советского Союза, не была приоритетной темой. В исторической литературе господствовала руссоцентристская трактовка Российской империи [58] . Игнорирование национальных проблем исторической наукой может быть объяснено и господствовавшей в то время в Западной Европе установкой, трактовавшей национализм как «отживший» исторический феномен. Изучение окраин империи было «резервировано» для «представителей» недоминировавших национальных групп – поляков, евреев, финнов, которые, согласно Эдварду Тайдену (Edward Thaden), продолжали традицию, заложенную в 1860-х годах публицистами Остзейских губерний и Польши, трактовавшими имперскую национальную политику как стремление русифицировать представителей других национальностей [59] .
58
Pearson R. Privilegies, Rights, and Russification // Civil Rights in Imerial Russia / Ed. O. Crisp and L. Edmondson. Oxord: Clarendon Press, 1989. P. 88; Raeff M. Patterns of Russian Imperial Policy Toward the Nationalities // Raeff M. Political Ideas and Institutions in Imperial Russia. San Fransisco; Oxford: Westview Press, 1994. P. 127; Семенов А. М. Англо-американские исследования по истории российской империи и СССР // Новая имперская история постсоветского пространства / Ред. И. Герасимов и др. Казань: Центр исследований национализма и империи, 2004. C. 613–614.
59
Thaden E. C. Russification in Tsarist Russia // E. C. Thaden with the collaboration of M. F. Thaden. Interpreting History: Collective Essays on Russia’s Relations with Europe. New York: Social Science monographs, Boulder, 1990. P. 211.
Эта прямолинейная трактовка была поставлена под сомнение в конце 1970-х – начале 1980-х годов [60] . Неудивительно, что одними из первых в тезисе, согласно которому русификация означала безоглядную ассимиляцию, усомнились историки, изучавшие политику Российской империи в Великом княжестве Финляндском, во внутреннюю жизнь которого имперские власти, как известно, вмешивались минимально [61] . Наибольший вклад в «ревизионизм» внес Э. Тайден, выделивший три типа русификации: незапланированный (случаи, когда нерусские подданные по собственному желанию перенимали русскую культуру, язык, обычаи и пр.); административный (запланированная попытка ввести российские институты и законы, а также русский язык в государственных учреждениях и школах – такая политика, согласно автору, господствовала в Прибалтийских губерниях и в Финляндии); культурный (в этом случае власти стремились к тому, чтобы представители других национальностей перенимали русскую культуру, – такую политику пытался проводить Александр III) [62] .
60
Starr F. Tsarist Government: The Imperial Dimension // Soviet Nationality Policies and Practices / Ed. J. R. Azrael. New York: Praeger Publishers, 1978. P. 3–38.
61
Pistohlkors G. von. «Russifizierung» in den Baltischen Provinzen und in Finnland im 19. und beginnenden 20. Jahrhundert. Neue westliche Darstellungen // Zeitschrift f"ur Ostforschung. 1984. B. 33. S. 592–606.
62
Russification in the Baltic Provinces and Finland, 1855–1914 / Ed. E. C. Thaden. Princeton: Princeton University Press, 1981. P. 8–9.
Для того чтобы в историографии произошли более значительные изменения, потребовался развал Советского Союза и всего советского блока. С одной стороны, конец существования Советского Союза завершил историю России как «многонациональной империи» [63] , с другой стороны, восстановление и создание новых национальных государств ярко продемонстрировали силу национализма.
В оценках национальной политики Российской империи в последние десятилетия просматривается тенденция отказа от понимания национальной политики России как системной ассимиляции представителей других национальностей. Рэймонд Пирсон (Raymond Pearson) утверждал, что у России не было ни амбиций, ни ресурсов для ассимиляции нерусского населения, возможно, за исключением белорусов и украинцев [64] . Достаточно часто отмечается, что имперские власти использовали и политический принцип «разделяй и властвуй» – поддерживали более слабый национализм в его борьбе с более сильным, то есть с тем, который считался более опасным для империи или для интегральности русской нации [65] . Кимитака Матцузато (Kimitaka Matsuzato) считал такую политику в определенном смысле неизбежной. По мнению ученого, власти Российской империи на тех окраинах государства, где они сталкивались с абсолютно нелояльно настроенным народом (на западных окраинах – это поляки), проводили политику «этнического бонапартизма», то есть старались противопоставить своему самому сильному врагу на этой территории другие недоминирующие национальные группы. В такие места назначались только те генерал-губернаторы, которые были готовы проводить политику «разделяй и властвуй» [66] .
63
Каппелер А. «Россия – многонациональная империя»: некоторые размышления восемь лет спустя после публикации книги // Ab Imperio. 2000. № 1. С. 9.
64
Pearson R. Privilegies, Rights, and Russification // Civil Rights in Imerial Russia / Ed. O. Crisp and L. Edmondson. Oxord: Clarendon Press, 1989. P. 89–90.
65
Kappeler A. Nationsbildung und Nationalbewegungen im Russl"andischen Reich // Archiv f"ur Sozialgeschichte. 2000. B. 40. S. 71; Snyder T. The Reconstruction of Nations. Poland, Ukraine, Lithuania, Belarus, 1569–1999. New Haven; London: Yale University Press, 2003. P. 49.
66
Матцузато
Можно считать общей для западной и российской историографий тенденцию дифференцировать цели российской национальной политики с точки зрения времени, отдельных территорий и отдельных этнических групп. Наиболее ярко эта трактовка отражена в работах Андреаса Каппелера (Andreas Kappeler), который подчеркивает, что до конца существования империи власти стремились не к русификации, а к обеспечению политической стабильности [67] . Согласно А. Каппелеру, до 1831 года в Российской империи доминировала политика, основанная на кооперации с социальной и политической элитой присоединенных земель, и от новых подданных требовалась прежде всего политическая лояльность. И только с 1831 года и еще в большей степени с 1860-х годов усиливается политика культурной интеграции (именно к этой политике автор предлагает применять термин «русификация»), однако и эта политика не применялась последовательно в отношении всех недоминировавших групп. А. Каппелер сформулировал положение о влиянии на «этническую иерархию» Российской империи трех факторов: фактора лояльности недоминирующих этнических групп, сословно-социального фактора и фактора культурной (религиозной, языковой и пр.) близости к великороссам. По мнению ученого, вплоть до конца существования империи наибольшую роль играли первые два фактора, при этом во второй половине XIX века их нередко дополнял, а иногда и заменял культурный фактор. Этнические группы, находившиеся в наибольшей близости к центру этнической иерархии, подвергались минимальной дискриминации, но в то же время они (прежде всего украинцы и белорусы) испытывали и максимальное ассимиляционное давление [68] .
67
Kappeler A. Historische Voraussetzungen des Nationalit"atenproblems im russischen Vielv"olkerreich // Geschichte und Geselschaft. 1982. B. VIII, 2. S. 159–183; Idem. Russland als Vielv"olkerreich: Entstehung, Geschichte, Zerfall. M"unchen: C. H. Beck, 1992. S. 203–204, 225–228.
68
Каппелер А. Мазепинцы, малороссы, хохлы: украинцы в этнической иерархии Российской империи // Россия – Украина: история взаимоотношений / Отв. ред. А. И. Миллер, В. Ф. Репринцев, Б. Н. Флоря. М.: Школа «Языки русской культуры», 1997. С. 125–144.
С последним тезисом в западной и российской историографии согласно большинство исследователей. Но иногда встречаются и исключения. Так, в монографии российского историка Анны Альфредисовны Комзоловой, посвященной политике Российской империи в Северо-Западном крае и прежде всего анализу отношения к этой политике разных групп правящей и интеллектуальной элиты, утверждается, что власти, в первую очередь генерал-губернатор Константин Петрович фон Кауфман, стремились применять меры, предусматривавшие «полную этническую ассимиляцию польского населения Северо-Западного края» [69] .
69
Комзолова А. А. Политика самодержавия в Северо-Западном крае в эпоху Великих реформ. М.: Наука, 2005. С. 172. В этой книге на основании фондов исключительно архивов центральных учреждений детально описаны некоторые меры национальной политики в Северо-Западном крае, но при этом следует отметить, что автор, не будучи знакома с местными архивами, далеко не полно смогла описать реализацию национальной политики.
Не относит русификацию к основным целям национальной политики России и Теодор Р. Уикс (Theodore R. Weeks) [70] , делая исключение в этом случае для политики в отношении белорусов и украинцев. В статьях, посвященных политике России в отношении литовцев, он прежде всего обращает внимание на то, что говорят сами имперские чиновники о целях национальной политики. Особое внимание исследователь уделяет отчетам губернаторов. Он отмечает, что обычно чиновники как цель национальной политики указывали русификацию края, но не конкретной этнической группы. При этом Т. Р. Уикс считает, что ответить на вопрос, стремились ли власти к русификации литовцев, сложно [71] .
70
Weeks T. R. Nation and State in Late Imperial Russia. Nationalism and Russification on the Western Frontier 1863–1914. De Kalb: Northern Illinois University Press, 1996. P. 13, 17, 69.
71
Weeks T. R. Russification and the Lithuanians, 1863–1905 // Slavic Review. 2001. Vol. 60. № 1. P. 96–114; Idem. Official Russia and Lithuanians, 1863–1905 // Lithuanian Historical Studies. 2001. Vol. 5. P. 68–84.
Достаточно популярным в исторической литературе стал тезис о том, что расширение империи проходило за счет русского народа, то есть мультиэтнический характер государства не позволил осуществить проект современного русского народа [72] . Реагируя на такие концепции, Алексей Ильич Миллер утверждает, что дефиниция национализма Эрнеста Геллнера (Ernest Gellner), согласно которой национализм – это движение, стремящееся к конгруэнции политических и культурных границ, соответствует национализму недоминирующих этнических групп, но не соответствует тем случаям, когда у национализма имеется «своя» империя. А. И. Миллер утверждает, что российская правящая и интеллектуальная элиты различали понятия русской «национальной территории» и империи: империя никогда не понималась как те границы, в которых могло проходить осуществление проекта современной русской нации, то есть имперские власти никогда не стремились к конгруэнции Российской империи и русской культуры, иначе говоря, к ассимиляции представителей всех других национальностей. Однако в умах правящей и интеллектуальной элит существовало представление о части империи, которая с этнокультурной точки зрения была русской или должна была такой стать [73] .
72
Hosking G. Empire and Nation-Building in Late Imperial Russia // Russian Nationalism. Past an Present / Ed. G. Hosking and R. Service. New York: St. Martin’s Press, 1998. P. 19–34; Idem. Russland. Nation und Imperium, 1552–1917. Berlin: Siedler, 2000; Rowley D. G. Imperial Versus National Discourse: The Case of Russia // Nations and Nationalism. 2000. Vol. 6 (1). P. 23–42.
73
Miller A. Shaping Russian and Ukrainian Identities in the Russian Empire During the Nineteenth Century: Some Methodological Remarks // Jahrb"ucher f"ur Geschichte Osteuropas. 2001. B. 49. H. 2. S. 258; Миллер А. Империя и нация в воображении русского национализма. Заметки на полях одной статьи А. Н. Пыпина // Российская империя в сравнительной перспективе / Сост. М. Баталин, А. Миллер. М.: Новое издательство, 2004. С. 265–270; Miller A. Between Local and Inter-Imperial. Russian Imperial History in Search of Scope and Paradigm // Kritika, Explorations in Russian and Eurasian History. 2004. № 1. P. 23; Nationalizing Empires / Ed. S. Berger, A. Miller. Budapest; New York: CEU Press, 2015.
А. И. Миллер сформулировал и всю программу русификации «классифицировать и понять». Российский ученый предлагает обратить внимание на многозначность процесса русификации в Российской империи: объем понятия «русификация» зависел от того, как определялась принадлежность к русскому народу; понятие имело разное значение по отношению к разным этническим группам; в определенных случаях ясно прослеживался порог «отверженной ассимиляции», то есть границы готовности империи и русского общества принять обрусение (так, с большим подозрением относились к обрусевшим евреям); для процесса русификации были важны обе стороны – и имперские власти, и представители нерусской национальности, у которых часто могли быть свои стимулы изучать русский язык, перенимать русскую культуру и пр. [74]
74
Миллер А. И. Русификации: классифицировать и понять // Ab Imperio. 2002. № 2. С. 133–148; Он же. Империя Романовых и национализм. Эссе по методологии исторического исследования. М.: Новое литературное обозрение, 2006. С. 54–77.