Польский пароль
Шрифт:
Нужен пропуск. А пропуска, очевидно, выписывают за углом во флигеле: оттуда выходят люди, пряча розовые бумажки. Пойти поинтересоваться в бюро пропусков? А что она им скажет, какого начальника назовет? Нет, не следует ходить… При штабах в охране народ тертый: живо под автомат — да в ту же комендатуру отконвоируют.
Справа, недалеко от угла здания, распахнулась дверь — запасный выход, через который обычно ребятишки-школьники выскакивают на переменах во двор. Появились две девчонки в солдатских платьях х/б, вытащили зеркальца и пудру, пощебетали, поджидая кого-то. А тут подъехала
Ефросинья подошла поближе, собираясь поговорить с девчатами, кое о чем расспросить. Однако шофер, насмешливо оглядев ее жеваную госпитальную шинелишку, перетянутую ремешком-брезентухой, озорно крикнул:
— Эй, родимая, чего рот разинула? Помогла бы хоть!
— Можно! — с готовностью откликнулась Ефросинья, сразу соображая: а ведь это как раз то, что ей нужно!
Полчаса спустя она уже прохаживалась но коридорам, хозяйски уверенно заглядывала в многочисленные двери. Никак не могла понять: куда же она лопала? Тут были и пехотинцы, и танкисты, и авиаторы, и связисты — попадались самые разные эмблемы на погонах. А в остальном штаб как штаб: столы завалены бумагами, трещат телефоны по комнатам, торопливо бегут куда-то озабоченные офицеры.
«В ту сторону бегут, — заметила себе Ефросинья. — Значит, там и находится начальство». Она прошла длинным коридором, остановилась у распахнутой двустворчатой двери, потом решительно шагнула за порог. Народу здесь было многовато — и всё офицеры, сидевшие на стульях у стены.
«Попала, кажись, не туда…» Ефросинья попятилась и уже повернула было назад, но тут ее окликнул молоденький лейтенант.
— Товарищ! Товарищ! Как вас там по званию? (У Ефросиньи на мятых суконных погонах не было никаких знаков различия). Вы почему расхаживаете в шинели и шапке? Почему не разделись?
— А где раздеваться? — отмахнулась она. — Не видела я раздевалки у вас.
Лейтенанта это почему-то задело. Он выскочил из-за стола, важничая, вразвалку подошел к незваной гостье:
— Как это не видела? Гардероб внизу, прямо напротив дежурного офицера. И вообще, что за вид? Нет, вы посмотрите, товарищи, на этого солдата-победителя! Ты что, из банно-прачечной роты явилась?
У Ефросиньи лицо от злости пошло пятнами. Она отступила на шаг, презрительно оглядела с ног до головы щеголеватого лейтенанта. Тихо сказала:
— Я-то с фронта, из госпиталя явилась. А вот ты точно — из тыловой норы вылез…
— Но тыкать мне!! — закричал лейтенант.
— А тебе можно тыкать?! — Ефросинью понесло, она тоже перешла на крик.
В это время распахнулась боковая дверь и на пороге появился рослый моложавый генерал в роговых очках.
— Сергиенко! Что у тебя за шум в приемной? Что тут происходит?
Лейтенант виновато вытянулся, щелкнул каблуками:
— Прошу извинить, товарищ генерал… Вот тут товарищ с грубейшими нарушениями формы явилась. Допускает нетактичность. Но я сейчас вызову дежурного по управлению, уладим. Извините.
Генерал между тем пристально вглядывался в Ефросинью, потом, сдернув очки и как-то странно улыбаясь, медленно стал приближаться
— Старшина… Старшина… Как же это ты меня разыскала? Ну молодец, ну спасибо тебе за встречу!
Ефросинья испуганно пятилась к двери: нет, она совершенно не знала этого генерала, никогда не видела его лица… Никогда…
— Да ты что, старшина? Неужели не узнаешь меня? Помнишь август сорок третьего, Богодухов, полевой лазарет под Александровой?! Помнишь, как ты меня вытащила оттуда, буквально вырвала из-под гусениц «тигра», а потом раздолбала этот «тигр»?! Ну вспомнила?
— Вспомнила!.. — счастливо вскрикнула Ефросинья. — Вы же в бинтах тогда были, товарищ генерал.
Он дважды расцеловал ее, крепко, до хруста обнял.
— А ну давай заходи ко мне. Сергиенко! Два стакана крепкого чая с лимоном.
Уже в кабинете генерал помог Ефросинье снять шинель, полюбовался ее орденами.
— Молодчина! Два ордена Славы — это кое-что значит! Ну садись, рассказывай, как живешь-воюешь…
— Да вот только-только из госпиталя вышла…
— Вижу. Обмундировали тебя, я смотрю, далеко не по последней моде. Ну да ничего, была бы жива да боеспособна. Остальное приложится.
Поговорили, вспомнили опять Александровку: ловко она тогда фрицев надула, немец — командир танка чуть не весь вылез из башни, кулаками размахивал от досады! А как отбомбилась полусотками! У этого хваленого «тигра» башню набок вывернуло. Он-то, генерал, не помнит, когда привезла его в Белгород (к тому времени уже без сознания был), а она помнит, как ругалась с бензозаправщиками — не хотели заправлять, и точка. Чужая, мол. И как потом ночью летела с ним до самой Тулы, где его сразу отправили в госпиталь, в операционную…
Вспоминали, посмеивались, а ведь тогда не до смеху было. Странно все-таки на войне получается: умираешь — плачешь от страха; выживешь — сам же потом смеешься над этими страхами.
— Это верно… — задумчиво сказал генерал. — Страх очищается смехом. Больше того, именно смех убивает страх, я в этом не раз убеждался…
Вошел адъютант с подносом. Увидав Ефросиньины старшинские погоны, новенькие ордена на груди, изумленно остановился. Задрожал поднос, опасливо звякнули стаканы.
— Извините, товарищ старшина… Я не хотел вас обидеть, честное слово, не хотел! Нехорошо получилось…
— Да ладно, чего уж там! — рассмеялась Ефросинья. — Не переживайте, лейтенант. Я зла не держу.
За чаем она рассказала, какая у нее после госпиталя неувязка получилась. Вроде бы хорошее дело — отпуск предоставили, а ехать некуда.
— Так чего же ты хочешь? — спросил генерал.
— Хотела было на недельку мужа проведать… Он капитан, комбат, где-то неподалеку воюет на нашем же фронте.
Да вот беда, где он теперь, в каком месте? Адрес-то полевой почты у меня есть…
— Ну это мы сейчас уточним. — Генерал снял трубку и велел адъютанту срочно выяснить, где сейчас дислоцируется стрелковый батальон капитана Вахромеева, полевая почта такая-то. Потом подумал и добавил: — Передайте полковнику Макарову, чтобы через час обеспечил для старшины Просековой хорошую офицерскую шинель. Да, да, сорок шестого размера, рост второй.