Польский пароль
Шрифт:
9
Такой артподготовки Вахромееву не доводилось видеть раньше. Зашаталась под ногами земля и началось светопреставление, когда ровно в шесть утра одновременно рявкнули тысячи орудийных глоток. От гула, грохота, скрежета пестрело в глазах, воздух казался обжигающе-горячим, душно, осязаемо-грубо давил в лицо, в ноздри, до боли закладывал уши.
Лихорадило весь берег, в ознобе тряслись и падали с танковых башен маскировочные свежесрубленные сосенки, на дощатом стволе в блиндаже приплясывала пустая алюминиевая кружка.
— Моща! — Полу оглохший
— Всякие! В последнее наступление идем, Афоня, потому все козыри выкладываем! Разом!
Западный берег Нейсе — клубящаяся огненная стена. Разрывы слились в сплошное желто-багровое зарево, которое ослепительно и мощно пульсировало, раскалывая землю, взметая и рассеивая все, что еще недавно гнездилось в норах-траншеях и на поверхности берега. А выше, над частоколом разрывов, медленно клубились, набухали аспидно-черные космы дыма и пыли.
На минуту пушки умолкли, и почти тотчас же прибрежье придавил новый грозно-звенящий грохот — из тыла над самыми соснами выскочили девятки штурмовиков-«илов». Нет, они не бомбили, под их крыльями не сверкали на этот раз огненные хвосты эрэсов, но, когда пронеслись и исчезли в туманной дали, над гладью реки ровным непроницаемо-черным забором встала многокилометровая дымовая завеса!
И опять ударили орудия, завели свою «железную песню» гвардейские «катюши» — передовые батальоны начали форсирование Нейсе.
Вахромеев с удовлетворением наблюдал, как автоматчики бурнашовской роты стремительно бежали по уцелевшим пролетам моста и исчезали в дыму на перекидных штурмовых мостиках у противоположного берега. «Шустро идут! Это не то что в феврале поперли на арапа без всякой огневой поддержки!..»
Через полчаса Вахромеев со своим штабом был уже на западном берегу. Здесь, на равнине, еще стлался в безветрии горький дым, удушливо пахло взрывчаткой, лесным пожаром — рядом в сосновых посадках полыхало пламя.
Настоящие бои начались, когда позади осталась прибрежная первая полоса обороны, с ходу прорванная, а попросту — искромсанная вдрызг нашей артиллерией.
Контрудар немцев пришелся по танкам сопровождения: из кюветов, из придорожных кустов, по ним неожиданно и дружно защелкали фаустники. И сразу густо зачадили несколько тридцатьчетверок из тех, что сошли с торфянистой поймы, соблазнившись шоссейной дорогой.
А потом оттуда же, с правого фланга, стали бить танковые немецкие пушки. Появились и сами танки — более двадцати по другую сторону шоссе. В первой шеренге на острие клина шли «королевские тигры» — их можно было отличить по массивным надульным набалдашникам. Они двигались смело, без излишнего маневрирования, отлично зная, что огонь тридцатьчетверок не страшен для их мощной лобовой брони.
Наблюдая эту картину, Вахромеев с усмешкой подумал, что два года или даже год назад подобная ситуация не на шутку встревожила бы его, как командира: ведь немцы явно нацелили танковый клин под основание прорыва. Но сейчас были другие времена. Вахромеев даже не стал останавливать ушедший вперед батальон, дал указание на отражение атаки батальону из второго эшелона и успел лишь соединиться по
Прошло ровно десять минут с момента появления из сосняка танковой фаланги немцев — четыре «королевских тигра» (из восьми) горели, остальные танки поспешно разворачивались, отходили обратно к лесу. Однако наши тридцатьчетверки тоже не зевали: на предельных скоростях обходя немцев с фланга, били по бортам — по уязвимым местам хваленых «королевских тигров». И те горели, да еще как! «Молодцы танкисты! Умно воюют, задористо!»
Что ни говори, панорама развернувшегося боя нравилась Вахромееву, была мила его командирскому сердцу. Вспомнился Сталинград, где его «карманная рота», закрывая брешь, встречала в окопах ораву немецких танков лишь связками гранат, бутылками КС да полдюжиной длинноствольных «оглоблей»-ПТР. Теперь роли переменились, и он, в свое время переболевший танкобоязнью, как никто другой хорошо понимал сейчас немцев, удиравших перед грозной лавиной тридцатьчетверок. Но не сочувствовал: уж если приспичило, так надо же держаться!
Интересно, что мальчишки-сопляки из «гитлерюгенда» со своими «панцерфаустами» держались куда крепче, чем вконец уставшие, измотанные и опустошенные войной пожилые солдаты. Юнцы фаустники либо костьми ложились под танковыми траками, либо яростно, до последнего, отстреливались, а если все-таки попадали в плен, вели себя вызывающе: грубили, ругались, размазывая злые слезы на закопченных лицах.
Тем не менее жалко было их, особенно погибших — глупо, бессмысленно, по одной лишь мальчишеской задиристости…
В полдень вахромеевский стрелковый полк, шедший на оси дивизионного прорыва, неожиданно перенацелили. Это случилось при штурме второй полосы обороны — генерал, командир дивизии, приказал Вахромееву застопорить ход перед маленьким городком Киршем, расположенным на возвышенности. Вахромеев помнил, что такой вариант предусматривался несколько дней назад во время розыгрыша предстоящего наступления на песчаном макете. Смысл: блокировать Кирш, где, по данным разведки, располагался довольно крупный гарнизон, связать тут силы немцев, чтобы дать возможность другим полкам уйти вперед.
Сейчас Вахромеев внутренне не одобрил этого решения, потому что видел сам, насколько изменилась обстановка. Недавняя немецкая контратака на правом фланге осуществлялась силами именно Киршенского гарнизона, а после неудачи ни танки, ни пехота туда не вернулись — ушли в лес (это Вахромеев и наблюдал). Вряд ли теперь стоило блокировать поредевший гарнизон, городок надо было просто брать с ходу.
Он заикнулся об этом, но генерал так рявкнул в трубку, что Вахромеев сразу умолк. Командиры полков и комбаты побаивались молодого генерала, который появился в дивизии недавно, однако уже успел навести шороху — снял с должностей начштаба полка и двух командиров рот. Поговаривали, что генерал, прибывший со 2-го Украинского фронта, сам был снят и понижен в должности после балатонского контрудара немцев. Как бы там ни было, а новый комдив вполне показал свой крутой норов.