Польский пароль
Шрифт:
Через минуту Атыбай крикнул с дерева:
— Он мертвый, товарищ старшина! Весь прошит очередью. Что делать?
— Обрезай! И парашют сними!
Тело парашютиста грузно шлепнулось на землю. Старшина нагнулся, пытаясь в темноте рассмотреть лицо погибшего. Поморщился: тошно пахнуло кровью — обгорелый комбинезон парашютиста был мокрым, липким… Стянув кожаный шлем, Савушкин вдруг отпрянул: под отворотами комбинезона, на шее убитого, белели две медные пуговицы — то был воротник русской гимнастерки!
— Братцы… — тихо произнес Савушкин, снимая
Комбинезон расстегнули и теперь ясно увидели: сержант. Орден Отечественной войны, две медали «За отвагу»… Обнаружили комсомольский билет, солдатскую книжку. При свете найденной в кармане погибшего бензиновой зажигалки прочитали фамилию, имя, год рождения…
— Мой ровесник… — грустно сказал Иван Штыцко. — Я тоже призывался в сорок третьем. Что будем делать, товарищ старшина?
— Снимай награды.
Савушкин думал сейчас о другом: как мог оказаться одиночный советский бомбардировщик здесь, в Альпах, в отдаленном немецком тылу? Летал на разведку? Но насколько ему известно, ночью воздушные разведчики не летают. Стало быть, имел какое-то особое задание…
Он отлично понимал, что если немцы сбили советский самолет (а они это тоже видели), значит, станут непременно разыскивать его обломки— с утра надо ждать прочесывания всего этого района. Следовало спешить!
Быстро скатали шелковый купол парашюта, смотали стропы (пригодятся!), потом Савушкин велел отнести тело сержанта к скалам. Здесь его похоронили, обложив мелкими камнями — копать твердую землю было нечем. Пистолет, ракетницу, документы и награды погибшего взяли с собой.
Брезжил рассвет, когда они отыскали наконец место катастрофы бомбардировщика: в еловом лесу еще дымились бесформенные обломки. Самолет был начисто разорван взрывом, уцелел лишь двухкилевой хвост да отброшенная в сторону пилотская кабина. Два тела обгорели до неузнаваемости, третьего летчика нашли в изуродованной кабине. Это был полковник, Герой Советского Союза, по документам — Мусса Дагоев. При нем находился летный планшет с картой, сложенной вчетверо. Карта подтверждала: бомбардировщик летел из-под Праги именно сюда, в эти Альпы. «Что ему здесь понадобилось?» — снова недоумевал Савушкин.
Он приказал Атыбаю снять с турели уцелевший пулемет, коробку с лентой, а также прихватить с собой найденный в хвостовой части самолета ящик с галетами — это на ближайшие сутки решало для них проблему с продовольствием.
Над могилой летчиков дали прощальный салют — одиночный залп, хотя это и было небезопасно в светлых сумерках уже наступившего утра. Теперь вся группа пленных была вооружена, даже располагала крупнокалиберным пулеметом. Они, по сути дела, представляли отныне боевой отряд. Старшина Савушкин так и объявил всем после салюта:
— С сего дня каждый из вас продолжает службу в Красной Армии. Мой приказ есть закон. Своим заместителем назначаю сержанта Сагнаева. Какие имеются вопросы?
— Разрешите, товарищ командир?! — подал голос Иван Штыцко. — Разрешите спросить: куда мы теперь?
— Бывал! — подтвердил чех. — Швейцария — замечательный край. Нейтралитет. Будет нас принимать хлеб-соль.
Савушкин нахмурился, шагнул и взял из рук Штыцко полковничий планшет. Резко сказал:
— Карта будет находиться только при командире, то есть при мне. Для ориентировки и принятия решений. Что касательно Швейцарии, то она нам ни к чему. Близко? Ну так, товарищ Штыцко, Германия еще ближе. А нам нужна Родина, которая далеко. Вот туда мы, значица, пойдем. На восток. Навстречу Красной Армии. Вопросы еще есть?
Вопросов больше не было.
К полдню они прошли километров около двадцати. Пересекли какую-то автостраду в долине и, снова поднявшись в горы, уже на высоте, у входа в скальную пещеру, сделали привал. Савушкин не случайно определил это место, ибо прекрасно понимал: дальше люди идти не смогут. А здесь будет хоть крыша над головой, да и укрытые отличное на случай боя.
Казалось бы, ушли далеко, и на равнине оно так и было бы. А в горах — Савушкин знал это по своему охотничьему опыту — все выглядело иначе. Параллельный хребет, в склон которого врезался ночью советский бомбардировщик, находился почти рядом, даже если приглядеться, видно было место падения самолета — сваленные стволы деревьев, сбитые взрывом макушки. Там с самого утра кружил-тарахтел легкомоторный немецкий «шторх», иногда отклонялся по большому кругу, но не сюда, а западнее, — видно, немецкие наблюдатели не совсем верно определили место падения.
Бойцы отряда, как теперь именовал своих товарищей Савушкин, попадали на теплый щебень и уснули сразу мертвецким сном, некоторые — не успев дожевать советские пряники-галеты. «Не по нашим зубам еда, — сокрушался старшина, обсасывая твердые, как леденцы, галеты, морщась от боли и перекатывая их между кровоточащими деснами. — Надо будет переходить на зеленый корм. Тут полно весенней травы, да и лук-слизун имеется вон на скалах. Следует послать ребят кого покрепче: пускай наберут вдоволь для оздоровления личного состава».
Жмурясь от яркого солнца, он смотрел вокруг на искрящийся зелено-голубой мир, на плавающие в мареве разноцветные крыши в долинах, на серебряные зеркальца озер и никак не мог поверить: неужели это свобода? Душные пыльные штольни проклятой «Доры», вонючая свекольная бурда, смердящие трупы у стен подземных каменных коридоров — неужели все это позади и уже никогда не вернется, никогда не станет снова душераздирающей явью?! Неужели?..
И самое невероятное, о чем он даже боялся подумать: неужели он вернемся домой, в Черемшу? В родное село, где его давным-давно оплакали, получив похоронку, и сыновья, и многочисленная родня, и сама Пелагея… А он вдруг явится воскресшим из мертвых. Возможно ли такое?..