Польско-русская война под бело-красным флагом

Масловская Дорота

— Ты слышал? — говорит мне все время кто-то, разносясь как эхо, и что-то тормошит меня с одной стороны, какой-то дополнительный вспомогательный ветер в левое плечо.

После долгой борьбы мне все же удается нажать надлежащую кнопку, и из меня, в соответствии с правдой, доносится что-то похожее на «нет», но звук такой, будто рот набит каким-то неопознанным картофельным пюре. Я сразу же пугаюсь, зря я это сказал, потому что теперь из-за своей болтливости и прямолинейности я попал на следующий этап, надо было ничего не говорить, тогда они, возможно, и выключат эту камеру.

Так оно на самом деле и оказалось. Только я сказал «нет», как карусель тут же закрутилась с новой силой, ветер тормошит меня за плечо, двигатель шумит, и на меня сваливается очередной вопрос, теперь он

звучит так: «Не слышал?» Не слышал и не слышал, ладно, если ты не понял вопроса, мы зададим тебе его еще раз, и еще раз, до победного конца, пока ты не ответишь, пока ты не ответишь, можешь тут сдохнуть, но публика хочет знать, ты слышал? Не слышал? Публика хочет знать правду.

С полным доверием к своим артикуляционным возможностям я стараюсь еще раз подчеркнуть, что нет, но у меня уже не получается так хорошо как в первый раз, выходит как-то по-другому, менее понятно, может быть, я говорю даже что-то среднее между «да», потому что уже сам не знаю, слышу только шум, а дым все гуще, все менее прозрачный, это все, что я успеваю заметить, прежде чем мои глаза окончательно закрываются.

А потом наступает длинный, хуже, чем обеденный, перерыв, и если бы меня попросили представить это графически, мне пришлось бы зарисовать весь лист черным, от силы осталось бы несколько белых троеточий. Потому что я просыпаюсь только тогда, когда уже становится совершенно очевидно, что я иду, хотя, может, скорее качусь, как груда камней, завернутая в тряпку, и только эта тряпка удерживает их в куче, не позволяя раскатиться в разные стороны, но все равно они в любой момент могут рассыпаться. Так или иначе, но похоже, что я нахожусь в движении. Хотя вполне возможно, что это улица движется относительно меня, крутится прямо перед моими глазами, как гребаный бело-красный мультик, утыканный флагами по самое не хочу, как торт на день рождения, который специально для меня испекла мама Изабелла в честь моего возвращения из непробиваемой тьмы, где я пребывал все это время в целях восстановления здоровья и перевоспитания. Потому что исключительно так я могу себе это объяснить. Другого объяснения у меня нет. Я привожу с собой разные туристические воспоминания, памятные пейзажи, на которых запечатлена эта темень во все поры дня: утром, днем и ночью, в профиль, в анфас и с птичьего полета, хотя на первый взгляд она выглядит везде одинаково, то есть абсолютно и непроницаемо черной. У меня завалялись даже кое-какие снимки, сделанные собственным фотиком: я на фоне тьмы, хотя меня там не видно, но скорее всего я там был. А вот, Изабелла, специально для тебя я привез немного тьмы в баночке, тамошнее фирменное блюдо, правда, я уже немного съел, потому что кормили нас плохо, некалорийная какая-то была еда, непитательная.

Тут раздается отрыжка, и я замечаю, что приводящая меня в движение сила — это Левый, который дружески поддерживает меня под мышку и за пояс. Мы передвигаемся, а улица стоит на месте, кроме тех небольших фрагментов, которые состоят из прохожих, — это я тоже замечаю. Но откуда я здесь взялся, на эту тему мои воспоминания кристаллизируются действительно как-то очень медленно, но по-любому это был какой-то из этапов телеигры: куда я хочу попасть после смерти, в ад или в рай, а я, наверное, неосторожно нажал не на ту кнопку и выбрал неправильный ответ, но теперь я уже опять в студии, вместе со всеми, всё на месте, бока не поджарены, и я могу даже ходить, если очень постараюсь. Хотя вдруг я начинаю бояться, что мне был задан вопрос про гомосексуализм, и отсюда эта неловкая сцена с его рукой на моей талии.

— Ты чего ко мне прижимаешься? — возмущаюсь я, единогласно отметив, что могу уже вполне говорить, хотя, к примеру, слюны у меня во рту нет. Из-за полной мелиорации ротовой полости я чувствую легкий скрежет шарниров.

И тут я нечаянно привожу в действие гром и молнию со стороны моего, что бы там ни говорить, а все же приятеля Левого. Который вдруг доводит все, что было, до моего сознания тоном довольно-таки вульгарным и без капли милосердия. Что он не знает, чем я обдолбался, но кумар у меня был тяжелый. Отъехал я круто, просто улёт по полной программе, меня так торкнуло, что и на тот свет недолго, вот я и ехал автобусом на тот свет. Левый говорит, что мое счастье, что он на этом автобусе

как раз в ту сторону ехал, что он мой приятель и друг, иначе бы мне полный каюк, наркодиспансер и детокс или даже полная смерть, потому что я был в таком состоянии, что три случайных пассажира и одна пассажирка женского рода должны были помогать ему вытаскивать меня из автобуса на нужной остановке, позор на весь город а кроме того, я своей слюной загадил ему мобильник, я извергал ее буквально на все, такое было впечатление, что я просто дышу слюной. А в конце он подчеркнул тот факт, что ему пришлось заинвестировать в мою пользу нехилый децильчик амфы мне в десны, чтобы я шел более по-человечески, а я вместо благодарности на него наезжаю с какими-то педерастическими наклонностями, тогда как он по собственной воле скорее кота возьмет под руку, потому что я вообще не в его вкусе. А еще вроде, что, когда он втирал мне децил в десны, я ему загадил слюной еще и рукава куртки по самые локти, и он мне теперь демонстрирует какие-то мокрые пятна, но, по-моему, это он раньше просто свои вещички простирнул, а теперь мне лапшу на уши вешает.

Я ему хотел на это что-нибудь ответить, чтобы отцепился, потому что принять для успокоения истрепанных нервов сибазон и панадол — это еще никакой не грех, чтобы каяться в нем на Страшном суде дяде Левому, который тоже в данном вопросе не без греха, сам любитель снифа, и вообще. Но я не могу ничего сказать, потому что он все время тарахтит без задней памяти, а что именно, я уже не понимаю. Что трали-вали, что, если бы они знали, что я на эту новость так зареагирую, они бы мне лучше вообще ничего не сказали, тишина залог спокойствия.

— Типа на какую новость? — говорю я ему вдруг врасплох.

— А ты что, не слышал? — спрашивает он тогда у меня, как у последнего отморозка. — Ты что, не слышал, что Магда не выиграла конкурс Мисс?

Тут я начинаю просекать, что кто-то воспользовался моим духовным отсутствием в городе и провернул какую-то аферу и что вся эта фигня у меня в голове в логическую и ясную картину не укладывается. Вот, на одну минуту человек немного отвлекся, на одну минуту исчез, пустил дела на самотек, и тут же кругом бардак и эпидемия в супермасштабе.

— Как это не выиграла? — говорю я. — Как это не выиграла, если должна была выиграть?

— Должна, должна! То, что она должна, еще ничего не доказывает. Этот нечистый на руку председатель жюри что-то задолжал Шторму, ну, тому, который типа большая шишка, у него еще песочные акции и журнал «Польский песок». Ну и выиграла Наташа, которая приехала со Штормом в его машине, а еще с ними была какая-то трехнутая металлистка, так она получила титул «Мисс зрительских симпатий», хотя сто пудов, что ни один нормальный мужик ее по-трезвому бы не трахнул.

Я на это молчу, потому что, когда я трахал Анжелу, я был на кайфе, так что уравнение сходится, что не значит, будто я хочу сейчас это обсуждать, потому что не хочу, потому что должен подчеркнуть, что чувствую себя категорически плохо, особенно сибазон мне типа отрыгивается.

Ну, и идем мы, значит, типа к амфитеатру, типа в ту сторону, но куда-то не туда. Потому что по-любому, но что Левый типа мирно настроен, не скажешь. Я даже подозреваю, что он сам себе нехило из той амфы, что мне отжалел, хапнул, позаимствовал из моего децильчика, которым меня спасал от широкомасштабной апатии и бессилия. За что ему, конечно, честь и хвала, вылечил меня от погибели, но себе отхватил очень уж чересчур, потому что глаз у него дергается с такой силой, будто моргать одним глазом — это его личная, любимая, навязчивая идея на почве невроза. Если бы он участвовал, например, в соревнованиях по морганию, кто быстрее моргает, то точно бы выиграл. Моргать глазом — профессиональный навык, любимое занятие в свободное время, чреватое прогрессирующей зависимостью от моргания.

Он весь на нервах. Ясно как день, что у него руки чешутся врезать хоть кому-нибудь, даже если это буду я. Несмотря на то, что, во-первых, он мой приятель и друган, во-вторых, трахнул мою девушку, и явно не один и даже не два раза, а в-третьих, в пользу моего летального исхода он израсходовал целый чек, значит, ему теперь меня убивать невыгодно, товар он назад все равно не получит, черт-те что, такая серьезная инвестиция, а прибыли по нулям. Но на всякий случай я стараюсь идти не так чтобы очень к нему близко.