Польское Наследство
Шрифт:
– Уж я сказала, что сейчас приготовлю! – вдруг скандальным голосом заявила Астрар.
Ого, подумал Гостемил.
Она лежала слева от него. Было неудобно, но он все-таки умудрился дотянуться правой рукой до ее волос, захватить в кулак, и, приподняв, перетащить ее, взвизгнувшую от удивления и боли, на себя. Глаза ее оказались точно напротив его глаз.
– Ты, тетка, вот что запомни, – сказал он ей. – Если ты будешь ласкова и добра, то проживешь у меня и со мной, сколько сама захочешь. А кричать не нужно. В моем доме не кричат. Правда, это не мой дом, а дом Хелье. Но это несущественно,
– А ну, пусти меня! – возмутилась она. – Ухожу я!
– А тебя никто и не держит.
Она сползла с ложа и стала долго, навязчиво одеваться.
– За все, что я для него сделала … это ж надо … такая мне благодарность от него … за волосы тягает, подумайте … все такие … аспиды…
Уж стар я, подумал Гостемил, чтобы терпеть в доме скандалистку. Впрочем, я и в молодости не терпел. Если уйдет, то жалко, но ничего не поделаешь.
Он выбрался из постели, распрямился, расправил рубаху, и двинулся к выходу. Она сделала вид, что ей все равно.
В столовой он обнаружил Ширин, занятую кормежкой отрока, которого он помнил – при наборе в ополчение отрок представился ему как «мразь подзаборная».
– Его зовут Завал, – сообщила Ширин. – Он сказал, что знает тебя.
– Знаю его, – заверил отрок с набитым ртом.
– Да, мы немного знакомы, – подтвердил Гостемил. – Один из самых достойных защитников города. Лично перетащил к Десятинной два камня. И третий бы перетащил, но увлекся киданием в костер веток. Искры его заворожили. Тем не менее, сделал больше, чем все сбежавшие ратники вместе взятые, к примеру.
– Защитник хоть куда, – сказала Ширин.
– Согласен.
– Я только поем и сразу уйду, – сказал Завал.
– Не ешь так быстро, – велела Ширин. – Это вредно.
– Зачем же уходить? – удивился Гостемил. – Посиди еще, время раннее.
Поддерживаемый под руку чудью, Хелье вошел в столовую.
– Ранен? – спросил Гостемил.
– Царапина, ничего страшного, – Хелье пожал плечами. – О! Хорошо здесь, тепло. У меня в спальне холод жуткий. Печь старая, надо бы переложить … Ах ты, забыл совсем! Орвокки, будь другом, сбегай в спальню, там калита на ховлебенке лежит, принеси.
Орвокки кивнула, широко открывая глаза, и пошла обратно. Хелье опустился на скаммель, прижимая ладонь к ребрам, и поморщился. Завал, возле которого присел Хелье, придвинул ближе к себе плошки, из которых беспорядочно ел, и покосился на новоприбывшего. Гостемил засмеялся.
– Не бойся, не отберут, – сказал он.
– Да, так все говорят, – возразил Завал. – А как зазеваешься, так и нет уже, схвитили все.
Гостемил, Хелье, и Ширин засмеялись.
– Илларион заходил, и сказал, что еще зайдет, – сообщила Гостемилу Ширин.
– Наверное ты ему нравишься, – предположил Гостемил.
Ширин сделала скептическое лицо.
– Не обращай внимания, – посоветовал ей Хелье. – Такой уж у тебя отец. Лишь бы ляпнуть что-нибудь.
Вскоре вернулась Орвокки с калитой, отдала Хелье, села рядом с ним и опустила глаза.
– Орвокки, – обратился к ней Гостемил, – тебе не холодно? Что-то ты одета легко. А может, меня просто знобит, не знаю.
Орвокки уставилась на него круглыми глазами.
– Чего ты все время
Она уставилась на Завала.
– Не обращай внимания, – сказал ему Гостемил. – Это город так на людей неподготовленных действует.
– Это точно, – согласился с ним Хелье. – Вполне балаганный город. Все новые ужасно удивляются и глаза таращат. Я помню этот взгляд – у меня такой же был, когда я впервые Киев увидел. А сейчас я стал, как все жители, обыкновенный киевлянин. Из того же балагана. Поэтому не таращусь.
– Я тоже не таращусь, – сказала Ширин.
– Таращишься, – возразил ей Завал.
– С чего ты взял?
– Да уж, таращишься, – поддержал его Гостемил.
Ширин перевела взгляд на Хелье, и он кивнул. Она снова посмотрела на Гостемила, и до нее дошло, что эти двое ее разыгрывают.
– Да ну вас, – сказала она.
Гостемил и Хелье засмеялись.
– Не отодвигайся, – сказал маленький Завал большой Ширин. – Сиди рядом. Так теплее.
Теперь засмеялась Ширин.
Хелье вытащил из калиты свиток, развернул его, и пробежал глазами – грамота, которую он обнаружил у Насиба за пазухой. Грамота эта была ему знакома. «Предъявителю выдать любые повозки и столько лошадей, сколько он потребует. Добронега». Найди эту грамоту стража детинца, Ярослав заподозрил бы … что-нибудь … Хлопоты и заботы Марии – не мое дело теперь, что мне до ее забот. И все-таки – так оно спокойнее как-то. Он скрутил свиток и передал его Ширин.
– Ты ближе к печи. Будь добра, кинь это в огонь.
– А что это?
– Дочь моя, праздное любопытство в нашем роду не принято, – наставительно заметил Гостемил.
– Не читай мне нравоучения при всех, – возмутилась Ширин.
– Да, не читай, – подтвердил Завал, запихивая в рот кусок ветчины.
Все засмеялись. Ширин поднялась, бросила свиток в печь, и снова села рядом с Завалом. И погладила его по голове.
Может, я все еще сплю, подумал Гостемил. Нет, вроде бы не сплю. Ага, вот и Астрар. Надутая и злая. Но, кажется, собралась подавать на стол. А ведь действительно жрать хочется – сил нет.
Вскоре к полуденному хвесту в доме Хелье присоединился Илларион.
Эпилог. Снова весна
Польские события, возле основных участников которых он терся два месяца, прошли мимо сознания Нестора. Прирожденный хронист, Нестор концентрировался только на том, над чем в данный момент работал, и на любовных связях. В Киев он прибыл в мае, как раз успев к свадьбе Харальда и Элисабет, на которую его не пустили – а жаль. Диадема в волосах Элисабет выглядела очень эффектно. Нестор обиделся и направился в отчий дом, и нашел в доме двух беременных женщин. Нашел бы и трех, но накануне Астрар выставлена была Гостемилом за очередной скандал и драку с Ширин (Гостемилу пришлось их разнимать из страха, что дочь нечаянно убьет любовницу) и уехала к матери в Житомир. Орвокки, на пятом месяце беременности, освоившаяся в доме Хелье и ладившая со всеми, не поладила с Нестором. Вернее, сам Нестор не поладил с ней. И в тот же вечер сказал сквозь зубы радующемуся честной компании Хелье,