Полуденные песни тритонов [книга меморуингов]
Шрифт:
Хотя это тогда была такая игра — ты смотрел «Зеркало» и пытался найти в нем что–то такое, чего не подметил до тебя никто. Потом вы собирались и начинали все это обсуждать и сравнивать. Что он хотел сказать? А почему это именно так? А вот это было зачем?
ДА ПРОСТО ТАК!
КИНО И ВСЕ ТУТ!
Но тогда именно так я просто не мог ответить…
На Тарковском и закончилась моя сэсэсэровская киномания. Душным летним вечером я отправился на «Сталкер», а выйдя из зала понял, что больше в кино ходить не хочу. Наверное, потому что такого больше не увижу. Мы шли обратно пешком, стемнело, от асфальта несло томящей дневной жарой. Рэдрик Шухарт все еще был там,
Смысл — в другом.
Я шел по улице домой, и этой улица была Зоной.
До меня внезапно доперло, что я — сталкер в этом бредовом мире, ждать от которого не стоит ничего хорошего, хотя очень хочется, чтобы счастье было у всех и чтобы никто не был обижен.
Дома по обочинам кривлялись и хихикали.
Внезапно громыхнуло где–то сзади и разразился сильный, типично летний ливень. Было поздно, все уже было закрыто, мы втроем залезли в ближайшую телефонную будку и я до сих пор помню, как по грязноватому стеклу стекали потоки воды.
Вода заливала тротуар, асфальт проезжей части, вода была везде.
И так же внезапно дождь закончился.
На том вечере список фильмов можно было бы остановить, если бы не еще одно кино.
Просто по времени это случилось раньше, но мне совершенно неохота переделывать уже почти готовый меморуинг.
Осенью 1976 года, после двух месяцев военных лагерей, я оказался на дипломной практике в Хабаровске, в газете «Тихоокеанская звезда».
Сентябрь и часть октября были в тот год и в тех местах сказочными, если не сказать — божественными. Я жил в странной гостинице «Рыбак», неподалеку от набережной Амура, приглушенное осеннее солнце, кучи листьев, возле магазинов торговали ананасами, которых в городе Сврдл отродясь не бывало, сюда же их привозили из «братского» Вьетнама и они были навалены горами, как картошка.
Гостиница располагалась в жилом доме, на третьем этаже. Мы с однокурсником жили в дальней комнате двухкомнатной квартиры, в комнатушке перед нами обретались две странные личности, которые обожали покупать на рынке куриц, а затем опаливать их в ванной — запах стоял не для слабонервных.
Рабочая неделя, как и положено, была с понедельника по пятницу, на выходные сокурсник уезжал к своим местным родственникам, а я торчал в номере.
И ходил в кино.
То это был «Зорро», то еще какая–то подобная фигня.
А забытым уже напрочь уик–эндом я выбрался на дневной сеанс фильма с ничего не говорящим мне названием:
«ДЕТИ РАЙКА». [46]
Просто больше смотреть было нечего.
Я не помню сейчас ничего, что можно было бы рассказать об этом фильме.
Разве что:
а).он был черно–белым,
б.)в нем играл Жан — Луи Барро.
Но до сих пор я помню оглушающее ощущение печали и счастья, переполнившие меня после того, как фильм закончился и я вышел из почти пустого зала на предвечернюю хабаровскую улицу.
46
«Дети райка». Драма. Франция.1945; 3,15; Режиссер: Марсель Карне. В ролях: Арлетти, Жан — Луи Барро. «Тот, кто смог устоять перед его ярким очерованием, не заслуживает того, чтобы увидеть Париж», — написал критик Эндрю Саррис о «Детях райка». Этот фильм называли ответом Франции на «Унесенные ветром», величайшим французским фильмом во все времена и… затянутой скучищей… Фильм, действие которого происходит в Париже 20–30-х годов прошлого века — обширный рассказ о безответной любви, тайных романах, ревности и страсти в
Я вдруг понял, что совершенно случайно стал намного богаче, чем был еще несколько часов назад.
Хотя что, собственно, произошло?
Мне рассказали историю, и рассказали ее так, что я умудрился забыть про ее нереальность, пусть даже это
БЫЛО ВСЕГО ЛИШЬ КИНО…
Мимо проходили какие–то непонятные люди, я бесцельно шел по улице, затем повернул куда–то налево и вдруг понял, что иду в сторону того места, где Амур сливается с Уссури.
Надо было лишь дойти до лестницы и спуститься вниз, к берегу.
Пляжи были пустыми — купальный сезон давно кончился.
Я нашел на песке какой–то брошенный бочонок, сел на него и достал сигареты.
Прямо передо мной в сторону берега разворачивался небольшой катер.
Я курил и думал, отчего иногда бывает так безумно грустно, когда хорошее кино внезапно подходит к концу.
29. Про Аркадия Стругацкого
Временами мне в жизни действительно везло и везет. Только вот сам не знаю, почему.
Может, Тот, Кто Знает Все отчего–то считает, что при всей странности моего бытия на этой милой планетке, порою стоит даже такому безумцу, как я, дать возможность почувствовать себя счастливым.
Правда, выражается это в каких–то довольно извращенных формах.
Например, я был безумно счастлив, именно вот так —
БЕЗУМНО СЧАСТЛИВ! —
когда припершись домой со встречи на тот момент нового, 1976 года, улегся читать на не очень свежую, что называется, похмельную голову, «Гадких лебедей» [47] братьев Стругацких.
47
До сих пор никак не могу привыкнуть к тому, что «Гадких лебедей» называют повестью. Это один из самых любимых мною когда–либо читанных романов: —)).
До того вечера я их не читал, мне лишь пересказывали.
Тот же Сергей, к примеру.
Про доктора Рэма Квадригу и Голема.
И про писателя Виктора Банева.
И про Диану.
А еще — про мокрецов.
Это был мой мир, где все «пьянь, рвань и дрянь», где постоянно идет дождь, пьют джин, закусывая миногами, а модный писатель, которым тогда я очень хотел когда–нибудь стать, иногда — трезвея — думает о том, что вот как было бы хорошо написать что–нибудь в духе Оруэлла, его романа «1984».
Лучше же вот так:
«1984».
Сейчас я очень хорошо понимаю, что Тот, Кто Знает Все, сделал для меня самое благое уже тем, что не позволил стать модным: мода проходит быстро, мне доводилось видеть и писателей, и драматургов, и рок–звезд, которые на какое–то время становились всеобщими любимцами, потом им на смену приходили другие, а они сходили с ума.
Фигурально, конечно. Впрямую не рехнулся ни один. А жаль — было бы интересно посмотреть.
А может, и рехнулся? Не знаю…