Полуночная ведьма. Театр теней
Шрифт:
Что до Морриган… Либо она присоединится к Бадо и станет еще одной бессмертной, но не способной иметь детей…
Либо она умрет.
– В те времена ходили мрачные слухи о некоей болезни, которую распространяли напавшие на Ирландию Сыновья Миля. Хворь высасывала из нас магию, будто агилийская пиявка. Кто-то называл ее проклятием, хоть Сыновья Миля магии были лишены… Мать родила меня уже после того, как гойделы [4] ступили на берег Ирландии. И если ее и моих сводных сестер от колдовского проклятия могла защитить сила Туата Де Данная, во мне она была разбавлена. Может, в
4
Гойделы (Сыновья Миля) – древнее мифическое племя, в этой реальности проигравшее в войне с племенем Туата Де Данная.
Безумие, но на лице Лелля промелькнуло сочувствие. Как скоро он вспомнит, кому сострадает?
– Ребенком я чаще, чем того требовал организм, уходила в сны. Пряталась в царстве сновидений, строя там собственный маленький мирок. Я сплетала его из чужих грез и своих фантазий. Там я была великой ведьмой, способной и разрушать, и созидать. Там я была по-настоящему сильна. – Бадо помолчала. – Однажды я услышала о Туата Де Данная, которая ушла в сны… да там и осталась. Я нашла ее, чтобы спросить: может ли она забрать в царство снов и меня, чтобы я никогда больше не просыпалась?
– Вы действительно готовы были пойти на это? – тихо спросил Лелль.
Она посмотрела на него без тени жеманности и кокетства.
– А ты бы не хотел? Только представь… Ты можешь превратиться в стремительного гепарда и бежать так, что мир по обеим сторонам от тебя сольется в размытое пятно. Можешь превратиться в орла и взлететь на самую высокую гору. Можешь стать акулой и переплыть океан. Можешь воздвигать дворцы, призывать в пустыни оазисы, а то и вовсе стать целым миром.
Оленьи глаза Лелля сияли, будто слова Бадо могли каким-то образом стать явью и для него. Но всем людям рано или поздно приходилось столкнуться с жестокой реальностью.
– А потом ты просыпаешься и понимаешь, что твой разум заперт в хрупком, болезненном теле. Твоя колдовская сила скована предательски уязвимой плотью. И когда вокруг царит разруха и голод, пока Туата Де Даннан отчаянно пытаются спасти родную страну, ты можешь в любой момент умереть.
– Я понимаю. – Голос Лелля был словно шелест пера – мягкий, едва слышимый. – Знаю, каково это – ненавидеть собственную оболочку.
Бадо склонила голову набок. Хилый, слабый берсерк… Насмешка природы. Да и еще и, если ей не изменяет память, сын уважаемого вождя. Сколько насмешек он вытерпел от соплеменников? Сколько разочарованных взглядов каждый день ловил на себе? Сколько хлебнул горечи?
Но эта история – не о нем.
– Ты прав, мой мальчик. Я ненавидела собственное тело. Настолько, что хотела существовать вне всяких границ, выпустить свой дух на свободу.
Лелль охнул, безотчетно подавшись вперед.
– Верно, вы ведь не могли тогда стать ревенантом…
Бадо улыбнулась ему, как наставница, довольная своим учеником.
– Потому что полуночной магии тогда не существовало.
Сейчас подобное и представить сложно – особенно кому-то вроде Лелля, который с рождения чувствовал близость мира теней, и десятки, а то и сотни раз становился свидетелем полуночных чар. Однако в детстве и юности Бадо существовала лишь единая
Только десятилетия спустя эту магию стали называть рассветной – когда появилось нечто противоположное ей.
– Поэтому я пришла к Каэр – Туата Де Данная, что и стала первой в мире сноходицей. Как же она обрадовалась мне! Нет, даже после потери любви всей своей жизни она не была по-настоящему одинока. Лебедушкой она плыла по океану грез и без помех проникала в чужие сновидения. За кем-то из людей она, по собственному признанию, лишь наблюдала, с другими вела долгие беседы, что оставались в памяти людей и поутру. Но жизнь переменчива, а сны сменяют друг друга, как и окружающие Каэр люди. Общим у них было лишь одно: рано или поздно, они уходили. Наступало утро, и Каэр искала иных визави.
– Звучит одиноко, – вздохнул Лелль.
– Сказал скальд, – рассмеялась Бадо. – Разве бродить по свету, петь песни, рассказывать истории и день ото дня видеть десятки новых лиц – не твоя судьба?
– По-моему, вы путаете меня с бродячим менестрелем.
Улыбка застыла на губах Лелля, взгляд сделался испуганным.
– Я сегодня в прекрасном настроении и, так уж и быть, не буду обращать тебя в пепел, – благодушно пообещала Бадо.
Успокоенным, однако, Лелль почему-то не выглядел.
Откашлявшись, сказал:
– Я не хочу покидать общину и Пропасть. С куда большей охотой я бы заперся в родном доме до тех пор, пока не сочинил бы идеальную песню. Которая стоила бы того, чтобы спеть ее всему городу.
Бадо лукаво прищурилась.
– Ты везунчик, Лелль. Тебе уже выпала такая возможность. Осталось лишь ее не упустить.
Скальд тоскливо озирался по сторонам, глядя на сомкнувшиеся кольцом вокруг него тени. Вездесущие, они повисали в воздухе, наполняли вечную тьму за пределами крепости или же воплощались в той или иной ее части – в резных колоннах, покрытых барельефами стенах и скамьях, на которых никто никогда не сидел.
Ничего, Лелль привыкнет.
В конце концов, к этой мрачной клетке пришлось привыкнуть даже свободолюбивой Бадо.
Глава 7
Колдун ночи
Признавать ошибки нелегко. Видеть человека, которому собственноручно разбил сердце – не легче. Морриган привыкла считать себя человеком, которому неведом страх, но вот она, стоит на крыльце дома Файоннбарры, и не решается постучать.
Однако мысли о Бадо и брошенной ею так небрежно угрозе заставили Морриган резко выдохнуть и занести руку для стука. Костяшки соприкоснулись с дверью громче, чем ожидалось.
«Твоя смелость не знает границ», – пропел ехидный внутренний голос. Исчез, как только по ту сторону двери послышались шаги.
Спустя мгновение на пороге появился Файоннбарра. Окинул Морриган мрачным взглядом… и захлопнул перед ней дверь. Грубовато, но подобную реакцию она, пожалуй, заслужила. Не тем, конечно, что не смогла разделить чувства Файоннбарры.
Тем, что обманывала его, пусть и не желала признаваться в том даже себе.
Однако Морриган не была бы собой, если бы позволила чужой обиде помешать ее планам. Постучалась еще раз. Сначала в дверь, потом – в окно.