Полуночные поцелуи
Шрифт:
Я не знаю, что сказать. Я не знаю, как сказать ей, как много значат для меня ее слова. Если я заговорю, то могу снова заплакать, поэтому я сдерживаю свои слова и вместо этого показываю ей. Я обхватываю ее лицо так же, как она обхватывает мое, и наклоняю ее лицо для поцелуя.
Но вместо того, чтобы прикоснуться к ее губам, я целую ее пальцы.
— Э-э, алло? Что, по-твоему, ты делаешь?
Я удивленно смотрю на нее и прочищаю горло, пытаясь обрести дар речи.
— Целую тебя. Или мне пока не позволено этого делать? Ты сказала, что я могу.
— Конечно,
— Подожди, — говорю я со всей серьезностью, когда мы поднимаемся с пола. Она напевает, изображая внимание. — Как ты попала в мою комнату? Серьезно.
Губы Греты подергиваются, когда она пытается подавить улыбку.
— Серьезно?
Я киваю.
— Серьезно, не волнуйся об этом.
Даже несмотря на то, что это засело в глубине моего сознания, я с готовностью выполняю ее команду, потому что ничто другое не имеет значения, кроме того, что она здесь.
Здесь, со мной.
* * *
Мы не идем на «Полуночный поцелуй». Когда начинается мероприятие, на мой телефон обрушивается шквал сообщений от тренера и парней, но я по-прежнему прогуливаю занятия, мое место по праву занято рядом с моей девушкой.
Вместо этого мы идем на футбольный стадион и паркуем мою машину перед задним входом, точно так же, как мы сделали в ту ночь, когда я понял, что люблю ее, и едим бургеры от Barton's, уютно развалившись в кузове моего грузовика. На этот раз мы приготовили достаточное количество подушек и одеял. Заднее окно открыто, и по радио тихо играет любимая радиостанция папы и дедушки. Мы лежим бок о бок. Наши тела не соприкасаются, но разговор, которым мы делимся, ласкает нас с головы до ног.
— Эй, — шепчет она после продолжительного момента безмятежного молчания. Она приподнимается на локте, наклоняясь надо мной. Рука ложится мне на грудь, и я фокусирую свой взгляд на ней. На орлиной форме ее носа, толстых губах и идеально полных бровях, а также на том, как ее светло-каштановая кожа при таком освещении кажется почти золотистой. Я очарован, ее образ настолько захватывает мое внимание, что я забываю о шедевре, которым является сегодняшнее небо.
— Привет, — шепчу я в ответ.
— Я твоя девушка?
Мое сердце трепещет и замирает. Ее хватка на моей рубашке, чуть выше той самой мышцы, которой она полностью владеет, усиливается. Я киваю, боясь заговорить. Тихое счастье, от которого на ее щеках появляются ямочки, укрепляет меня.
— А это значит, что ты мой парень?
Еще один кивок, на этот раз более нетерпеливый. Счастье, которое освещает ее лицо, заразительно и лучезарно, и она делится им, нежно чмокая. Прикосновение мимолетное, но этого достаточно, чтобы наполнить меня опьяняющей радостью. Она утыкается лицом в изгиб моей шеи, все еще улыбаясь, прежде чем перенести весь свой вес на меня. Я переплетаю наши ноги и обнимаю ее, наслаждаясь тем, как она обнимает меня, как будто это навсегда и пахнет, как лучшая из грез.
Когда наступает полночь, мы обмениваемся еще одним поцелуем — полуночным поцелуем,
Это единственный полуночный поцелуй, в котором я когда-либо захочу снова принять участие. К черту футбольные ритуалы. Я говорю ей об этом.
Когда она отстраняется от меня и кладет ладонь и подбородок мне на грудь, она шепчет:
— Хорошо. Потому что все твои поцелуи теперь мои, Резерфорд. Полночь, рассвет, полдень, сумерки — все мое.
Я смотрю на небо над головой и благодарю его за этот момент. Я благодарю его за то, что он позволил этим отношениям с Гретой сработать, когда все остальные этого не сделали. За то, что она вошла в мою жизнь в то время, когда я мог все наладить. За то, что наконец позволил линейности времени, места и человека пересечься, чтобы подарить мне этот момент в настоящем.
Мы остаемся там достаточно долго, чтобы усталость поселилась в наших костях, в горле пересохло от стольких разговоров ни о чем и обо всем на свете, затем мы решаем возвращаться.
Тем не менее, в ту секунду, когда мы паркуемся у ее дома, ее усталость рассеивается. Она уже выскакивает, как летучая мышь, прямиком из ада, прежде чем я успеваю открыть ее дверь, не говоря уже о том, чтобы припарковаться, заслужив от меня презрительное замечание. Когда я вылезаю из своего грузовика, она уже на полпути к первому лестничному пролету. Делая по два шага за раз, далеко опережая меня, Грета то и дело оборачивается, чтобы пожаловаться на меня за то, что я такой тугодум.
Когда мы подходим к ее двери, я хмурюсь.
— Что это? — спросил я. Я указываю на стандартный замок на ее двери. — Где мой замок?
— Я собиралась попросить тебя установить его. — Она прижимает меня к двери, руки за спиной.
Я кладу руки ей на плечи и поглаживаю вверх и вниз по ее рукам.
— Первый день, а меня уже заставляют работать, — ворчу я. Я собираюсь накричать на нее еще немного, когда вспоминаю, почему я отстал. Порывшись в кармане, я достаю изящный подарок, одаривая ее зубастой улыбкой. — Та-да.
— Что это? — спросил я. Она наклоняет голову, глядя на цветок, который я распустил.
— Цветок?
— Не просто цветок. Твой цветок. — Я заправляю его ей за ухо, убирая ее волосы. — Двухцветная гвоздика.
— Мой цветок, — выпаливает она. И взгляд, который Грета бросает на меня в этот момент, заставляет меня пожалеть, что я не купил весь магазин.
Она смотрит на меня так, как будто я развесил звезды на небе. И теперь я могу потратить столько времени, сколько она захочет, чтобы я показал ей, что я бы перестроил всю галактику ради нее.
Просунув пальцы за пояс моих джинсов, она притягивает меня к себе и целует, глубоко прижимаясь носом к моей щеке. Я протягиваю руку, чтобы обхватить ее лицо, наклоняя ее еще больше, чтобы прижаться губами к ее рту, наслаждаясь тем, как учащается ее дыхание, когда я прикасаюсь к ней.