Полутораглазый стрелец

Лившиц Бенедикт Константинович

1912

43. ЗАКАТ НА ЕЛАГИНОМ

Не веер — аир. Мутный круг латуни. Как тяжела заклятая пчела! Как редок невод воздуха! К чему ни Притронешься — жемчужная зола. О, вечер смерти! В темный ток летуний Устремлены двуострые крыла: В солнцеворот — испариною луни Покрытые ты крылья вознесла. О, мутный круг! Не росными ль дарами Блистает шествие, и лития Над аирными реет серебрами? О, как не верить: крыльями бия, — Летунья ли, иль спутница моя? — Отходит в ночь — в латунной пентаграмме.

1914

44. СЕНТЯБРЬ

Воспоминанья

стольких маев (Мы жили маями!) Кольцо твоих последних уст (Не будет этих легких уст!) Они уйдут с лица, растаяв (Они уже почти растаяли!). О, золото сентябрьских узд, Неверных узд! Предательский сентябрь! Нефритом Волнуется мое окно, И каменеет недопитым — В стаканах — тяжкое вино… И все настойчивей и пристальней Мечи вина, Тяжелые мечи вина, И пристальней из-за окна Встревоженные мачты пристаней. — Ах, я должна… — Останься, сжалься… — Волна окна… Волна нефритового вальса… Унесена… унесена ты Нефритовым вином окна… Сентябрь проклятый!

1911

45. СОСЕДИ

В сиреневом лете, в сиреневом дыме — Я вижу! я вижу! — соседи (В просвете прошедшая леди Была в диадиме) Возносят бокалы. Но я ли, усталый От этой расплаты, Приму их увядшие крылья И каждый горбатый Язык воскового вина? Я знаю, что каждая леди Уже в диадиме; Ей снится: в сиреневом дыме Она возноситься должна. И мне ли — сухие копытца По лестнице? Мальчик глядится В таблицу из меди, Коричневый, широкоскулый, В измятом венке бересклета: Как плещется круглое пламя! Как множатся трубные гулы Иного, широкого лета! Но никнут всё ниже крылами Соседи — и только одна, Высокая, в узкой одежде, Рукой, удлинившейся в стебель, Рукой, расцветающей в небе, Возносит, как прежде, как прежде, Бокал воскового вина!

1911

46. В. А. ВЕРТЕР-ЖУКОВОЙ

Сонет-акростих

Ваш трубадур — крикун, ваш верный шут — повеса. (Ах, пестрота измен — что пестрота колен!) Ваш тигр, сломавши клеть, бежал в глубины леса, Единственный ваш раб — арап — клянет свой плен. Разуверения? — нашептыванья беса! Тревожные крыла — и в лилиях явлен Едва заметный крест… О узкая принцесса, Разгневанная мной, вы золотей Малэн! Желтели небеса и умолкали травы, Утрело, может быть, впервые для меня, Когда я увидал — о, свежие оправы Очнувшихся дерев! о, златовестье дня! — Ваш флорентийский плащ, летящий к небосклону, Аграф трехлилийный и тонкую корону.

18 июня 1912

47. МАТЕРИ

Сонет-акростих

Так строги вы к моей веселой славе, Единственная! Разве Велиар, Отвергший всех на Босховом конклаве, Фуметой всуе увенчал мой дар? Иль это страх, что новый Клавдий-Флавий, Любитель Велиаровых тиар, Иезавелью обречется лаве — Испытаннейшей из загробных кар? Люблю в преддверье первого Сезама Играть в слова, их вероломный друг, Всегда готовый к вам вернуться, мама, Шагнуть назад, в недавний детский круг, И вновь изведать чистого бальзама — Целебной ласки ваших тихих рук.

1913

48. НИКОЛАЮ

БУРЛЮКУ

Сонет-акростих

Не тонким золотом Мирины Изнежен дальний посох твой: Кизил Геракла, волчий вой — О, строй лесной! о, путь старинный! Легка заря, и в лог звериный, Апостольски шурша травой, Юней, живей воды живой Болотные восходят крины. Усыновись, пришлец! Давно ль Ручьиные тебе лилеи? Лукавый моховой король, Ютясь, поникнет в гоноболь, Когда цветущий жезл Гилеи Узнает северную боль…

1913

49. НИКОЛАЮ КУЛЬБИНУ

Сонет-акростих

Наперсник трав, сутулый лесопыт Искусно лжет, ища себе опоры: Коричневый топаз его копыт Оправлен кем-то в лекарские шпоры. Лужайка фавнов; скорбно предстоит Ареопагу равных скоровзорый: «Южнее Пса до времени сокрыт Канун звезды, с которой вел я споры». Умолк и ждет и знает, что едва Ль поверят фавны правде календарной… Бессмертие — удел неблагодарный, И тяжела оранжевая даль, Но он, кусая стебель в позолоте, Уже вздыхает о солнцевороте.

1914

50. ДАВИДУ БУРЛЮКУ

Сродни и скифу и ашантию, Гилеец в модном котелке, Свою тропическую мантию Ты плещешь в сини, вдалеке. Не полосатый это парус ли, Плясавший некогда рябо, Прорвавшись в мюнхенские заросли На пьяном корабле Рембо? Несомый по морю и по лесу Четырехмерною рекой, Не к третьему ль земному полюсу Ты правишь легкою рукой? Проплыл — и таешь в млечной темени, Заклятья верные шепча: Сквозь котелок встают на темени Пророческие два луча.

1913

БОЛОТНАЯ МЕДУЗА

51. ДНИ ТВОРЕНИЯ

О, первый проблеск небосклона, Балтийский ветр из-за угла, — И свежей улицы стрела Впивается в Пигмалиона! Речная водоросль иль прах Перворожденной перспективы? Но имя — камень, и счастливый Творец мечтает о дарах: Не легкомысленный Пиновий Создаст торжественный устав — Смирит разбег болотной крови Кумиродел и папский граф. Чудовищный италианец, Он может всё — и прав Лефорт: Тупой подошвой будет стерт Последних вихрей низкий танец. Чертеж заморского грыдира, Наклон державного жезла — И плоть медузы облекла Тяжеловесная порфира.

1914

52. СЕГОДНЯ

А если судорог медузы, Зажатой в царственной руке, Слабее каменные узы, Почиющие на реке? И ты, вершитель, не насытишь Туман цветами чугуна — Дремотный дым, болотный китеж, С балтийского подъятый дна? Лети, лети на темном звере, Наездник с бешеным лицом: Уже вскипает левый берег Зимнедворцовым багрецом. И вопль медузы — над тобою: Из паволоки синевы За петропавловской пальбою Сердцебиение Невы.