Полузвери

Татьмянина Ксения Анатольевна

Необычно было и место — большое пространство без людей, охранник в отдельной будке на въезде, а в целом здании — ни души, только где-то упомянутые техники. Убрано, чисто и брошено, а для меня как некромантки это особый подарок. За прошедшие недели все походы в кафе при Инквизе, или, когда с Вилли выбиралась, — немного, но пытка. Привычная, с отодвиганием запахов на задний план, но все равно. А здесь я дышала и безлюдностью, и нольдовской чистотой — как в духовном, так и в физическом смысле. Он тоже пришел после душа в свежем и легком, будто после мы уже не собирались тренироваться. А, может, и вправду не собирались.

— Ты

сам на меня не сердишься?

— Нет. Но если бы ты на самом деле разыграла коварную карту с Яном, точно бы не обрадовался. — И улыбнулся. — Я действительно плохо знаю женщин. И тебя, как видишь.

— Вся жизнь впереди. Думаешь, я все про тебя понимаю?

— Хочешь узнать — спрашивай.

Я замешкалась, прожевала то, что успела откусить, и нашла вопрос:

— У полузверей строгий матриархат?

— Да. Есть иерархия и следование правилам, где мужчины ограничены в правах. Как равновесие, женщины связаны обязательным долгом… раз уж заговорили — завтра поедем к моей матери, почти все прибыли, я тебя представлю.

Едва не поперхнулась:

— Уже завтра? Великий Морс! И что меня ждет?

— Принятие.

Мне так и хотелось дополнить, что его уверенный тон — не гарантия уверенности для меня, и, если там представительницы кланов, все может обернуться полем битвы. Нольд за всю историю рода единственный, кто приведет жену в семью, то есть женщину извне. Я — не ровня тамошним… вспомнив о притче Троицы, немного успокоилась.

— Подготовь меня, расскажи о матери. Вообще — о своей семье, я ведь и слова об отце от тебя не слышала — он жив?

И Нольд поморщился, и я согласилась — не по тому руслу пошла атмосфера уединения и отдыха.

— Жив, но с тех пор, как родилась Лёна, уехал и не общался ни с кем из нас. Я, сколько помню детство, очень редко его видел: он наследник банкиров Нольдов, мать матери его выбрала только потому, что тот был самым слабохарактерным из кандидатов, можно крутить и вертеть в любую сторону, под обычной пяткой прогнется, а под каменной тем более. Он, как и большинство, жену не выбирал — день общения под магнитом, и готов жениться хоть завтра, полное ослепление гарантированно. Женщины могут его как «включать» для воздействия, так и «выключать». У сук это работает не так, как у нас.

При таком разговоре я вообще перестала есть, потому что чуть не поперхнулась второй раз.

— Это не оскорбление. Наоборот. Женщина-полузверь, если услышит, к примеру: «ну ты и сука», сочтет за похвалу. Что-то вроде признания близости к исконной Пра-Матери, очень лестно, но бросаться такими словами попусту тоже нельзя… говоря, надо понимать точно, что имеешь ввиду. — Он помолчал и вернулся к теме: — Обычных мужчин в понятиях вольный — невольный нет, запаха нет, пару может составить любой. Вот матери этот «любой» и подошел, все по расчету. Сердцем ни он ее не любил, ни она его.

— Как их зовут?

— Его — Домен, ее — Александра. Тоже расчет — думала, что, если нежеланного мальчика назовет как себя, это поможет смириться с провалом.

— Я помню, ты говорил, что она хотела стать той, кто самым первым ребенком родит дочь. Это очень почетно?

— Да. Именно поэтому она так долго не хотела снова беременеть, боялась неудачи во второй раз, а то и в пятый. Возраст позволял ждать, я у нее появился в девятнадцать лет. Мать вообще, даже для своих, была жесткой и высокомерной, не любила съезжаться на советы, отшельничала,

иногда целыми месяцами избегала общения вообще с людьми, не только с большой семьей. На территории поместья построила маленький коттедж и жила там, не подпуская никого, кроме личной служанки. Когда к тридцати на нее стали давить долгом и угрожать исключением за несоблюдение закона, решилась на второго ребенка. Родив девочку, счастливо выдохнула и перестала всех избегать. А отца выгнала куда подальше на другую часть континента. Большего рассказывать нечего.

Нольд потер лоб, смахивая неприятное, и более расслабленно продолжил:

— Тебе не нужно будет производить на всех впечатление. Главный голос за госпожой Один. Это прабабушка Яна, наш матриарх, самая старая из клана, и я убежден, что ты ей понравишься.

— Почему?

Даже улыбку вызвала, и развеяла остатки мрачности на лице. Нольд ответил с охотой:

— Потому что она… нет, не добрая и не мудрая, в старухе безрассудности и свирепости много, хватка у нее, как у настоящей лютой волчицы. Первой родила дочь, но не остановилась, и за следующие пятнадцать лет родила шестерых сыновей, потому что хотела много детей — и что, что мальчики? Только по ее решению за Яном оставили фамилию Один и не дали сдать в обычный детдом подкидышем. А семья буквально выкинула ребенка-урода, как мусор, из семьи. Не сын, а позорная аномалия, какой никогда не случалось. Она же — единственная, кто иногда с Яном общается, приглашая в дом. Редко, но все-таки, и часто ему подчеркивает, что для нее разницы нет в том, кто он обычный или полузверь. Правнук, кровь от крови, и это главное.

— Нольд… а что тебе за все это будет?

— Я законов не нарушаю.

— Это понятно. А негласно? Соплеменники же загрызут и тебя и меня, пусть не буквально, но морально. Жить дадут спокойно?

— Может, и загрызут. Плевать. Ты моя жена, если для кого-то этот факт, как кость в горле, пусть подавятся.

Все, что не доели, сложила обратно в пакет, а Нольд вытер стол салфеткой, убрал мусор и сел не напротив, а рядом на тот же клеенчатый диван.

— Это все вопросы?

— Пока да.

— Тогда моя очередь. Расскажи об отце, и как он умер? Мне кажется, что вчера тебя на защите «раненного» Яна поэтому так сорвало. Прав? Я должен знать.

И я рассказала. Нольд не перебивал ни разу, даже чем-то уточняющим, молча слушал, вникая и думая. А когда я выдохнула последнее, внимательно посмотрел в лицо:

— Кого еще из мужчин ты любила и не спасла? Как он умер?

«Он»… на слове прозвучал мягкий нажим, дающий особое значение. Откуда догадался, что это было не расставание, а смерть? Как почуял, что и с Толлем во мне была капля вины за гибель? Нет, не я поила, не я просила свидания под звездами, и за рулем тоже — не я. Но ведь не остановила.

— Мы вместе на мотоцикле ночью и в дождь разбились, на юге. Я выжила, как видишь.

Нольд приобнял меня и поцеловал в висок.

— Я никого не терял так, как ты. Но я тебя понимаю. — Он немного помолчал, поцеловал еще раз, прежде чем сказать: — С природой справляться трудно, но иногда возможно, я как полузверь могу предупреждать подступление неподконтрольного, а эмоции — это тот же внутренний зверь для обычных людей. Если нахлынуло, то все, ты себе не принадлежишь.

— Отец учил «всегда сначала придут эмоции, и только за ними разум» и призывал умело пользоваться этим.