Полвека с небом
Шрифт:
В качестве примера расскажу об одном из таких воздушных сражений, исход которого во многом определило использование бесперебойно поступавшей с радиолокационной станции информации. Прикрывая переправы на Сиваше, мы придвинули к ним на расстояние 10 — 15 километров аэродромы передового базирования, с которых действовали два истребительных полка. Остальные аэродромы находились значительно дальше.
Над переправами в то утро барражировала восьмерка «яков»: две пары — на высоте 4000 метров и две пары — на высоте 6000 метров. И вот с локатора на командный пункт корпуса поступили данные, что в сторону переправ движется большая группа самолетов противника. Насколько большая, точно определить из-за дальности пока не представлялось возможным. Я распорядился поднять с передовых аэродромов еще две восьмерки,
В литературе, особенно в художественной, нередко попадаются описания того, как немецкие бомбардировщики после первых же атак наших истребителей сбрасывали бомбы на собственные позиции или спешно разворачивались и уходили к себе на аэродромы, Авторы в таких случаях чаще всего выдают желаемое за действительное. Немцы обычно дрались упорно. И экипажи вражеских бомбардировщиков, отлично понимая, что невыполнение боевой задачи может обернуться для них крупными неприятностями, вплоть до расстрела, всегда стремились выполнить свою задачу. Поле боя они оставляли только в тех случаях, когда начинали нести неоправданно большие потери. А если и сбрасывали бомбы, не дойдя до цели, то, конечно, не на головы собственной пехоты, а где-нибудь в стороне или ставя их на невзрыв, после чего бомбы превращались в простые, не способные принести вреда металлические болванки.
Вот и теперь «юнкерсы», невзирая ни на что, рвались к переправам. Поднимать с дальних аэродромов резервы было уже бесполезно: истребители вовремя подойти не успеют. Но то, что я успел заблаговременно ввести в бой три восьмерки резерва, позволило мне сохранить часть сил на передовых аэродромах — их-то я и поднял теперь навстречу подходящим к переправам Ю-87. «Якам» удалось перехватить основную их часть на ближних подступах, но десятка полтора бомбардировщиков все же прорвались к переправам. Там их встретила барражировавшая над переправами восьмерка из полка Еремина. Из-за атак наших истребителей немцы прицельно отбомбиться уже не могли, бомбы ложились хоть и на нашей территории, но где попало — в основном в воду залива. В нее же падали и сбитые «юнкерсы»…
А с локатора тем временем поступили новые данные: на дальних подступах к переправам появилась еще одна группа вражеских самолетов. По меткам на экране удалось определить, что это истребители. Их подлетное время, по расчетам, позволяло нам поднять в воздух свои резервы — «яки» успевали встретить их, даже взлетая с дальних аэродромов. Так оно в действительности и получилось.
Присутствовавший в блиндаже командного пункта корпуса генерал-полковник Бирюзов, начальник штаба 4-го Украинского фронта, высоко оценил в тот раз эффективность управления боевыми действиями корпуса. В результате четкого и своевременного анализа непрерывно поступавших с радиолокационной станции данных удалось наращивать силы и вводить в бой резервы в нужных местах и в наиболее выгодное время. Потери противника в соотношении с нашими составили четыре к одному. Переправы врагу разрушить не удалось, а поверхность мелководного Сивашского залива оказалась столь густо утыкана хвостами немецких бомбардировщиков, что буквально рябило в глазах. Дело в том, что у Ю-87 передняя часть значительно тяжелее хвостовой, да вдобавок сбивали их в основном на пикировании — вот и остались торчать из сивашской воды хвостами вверх.
8 апреля войска 51-й армии начали наступление с плацдарма южнее Сиваша. Одновременно с этим части 2-й гвардейской армии при поддержке авиации морского флота приступили к прорыву обороны противника на Перекопском перешейке. В ночь на 11 апреля перешли в наступление и войска Отдельной Приморской армии на Керченском
Отступавшие в направлении Симферополя и Севастополя части 17-й немецкой армии преследовала подвижная группа в составе 19-го танкового корпуса. 3 иак совместно с 1-й гвардейской штурмовой дивизией обеспечивал танкам генерала Васильева поддержку с воздуха. Немцы откатывались столь стремительно, что в котлах брошенных ими полевых кухонь оставалась порой не успевшая остыть пища — драпали на юг на пустые желудки, не тратя время ни на завтраки, ни на обеды. Авиация их практически бездействовала. С 12 по 18 апреля в полосе 4-го Украинского фронта немцами было совершено всего 530 самолето-пролетов, что, конечно, не могло существенно повлиять на темпы наступления советских войск [8] . Наши истребители занимались в эти дни штурмовкой наземных целей противника, осуществляя налеты на колонны вражеской техники совместно с «илами» 1-й гвардейской штурмовой дивизии.
8
См.: Советские Военно-воздушные силы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг. С. 267.
На аэродроме Веселое, куда мы прилетели после его освобождения танкистами, нас ожидали не только горячие котлы в летных столовых, но и три брошенных немцами при отступлении «мессершмитта» — не оказалось, видно, под рукой горючего.
— Совсем новехонькие, товарищ генерал! — доложил механик моего самолета младший лейтенант Гладков. — И не просто «мессеры», а модифицированные Ме-109Е. Какие будут приказания?
Володя Гладков, конечно, догадывался, что я не упущу возможности каким-либо образом использовать трофейные боевые машины, и потому ожидал на этот счет соответствующих распоряжений. Да и самому, видно, не терпелось познакомиться покороче с новой вражеской техникой.
— Разыщи для начала формуляры всех трех машин, ознакомься с особенностями каждой, а там поглядим, что с ними дальше делать.
Гладков, довольный, ушел. Его, как говорится, хлебом не корми, только бы без дела не сидеть. А уж трофейные Ме-109Е — отличная возможность пустить в ход свои профессиональные способности. Мастер на все руки и умелец, каких редко встретишь.
А меня тем временем ожидал еще один сюрприз.
— Ну чем не наглядная агитация, как надо воевать! — сказал полковник Ананьев, когда я вслед за ним вошел в помещение, приспособленное под общежитие немецких летчиков. — Думаю, как раз именно тот случай, когда пропаганда противника действует нам на руку. Да вот, товарищ генерал, сами полюбуйтесь!
Полюбоваться и в самом деле было на что. Стены общежития смахивали на картинную галерею. Только выставлены там были не полотна мастеров живописи, а портреты наших летчиков, тщательно скопированные со страниц фронтовых газет каким-то доморощенным немецким рисовальщиком.
— Покрышкин, Амет-хан Султан, оба брата Глинки, Маковский… — с чувством нескрываемого удовлетворения называл знакомые имена Ананьев, пока мы шли с ним вдоль самодеятельной «художественной галереи». — А вот и ваш портрет, товарищ генерал! С большим, надо сказать, уважением к оригиналу выполнен…
— Да, нагнали, видно, наши летчики на немцев страху, — согласился я. — Действительно, наглядная агитация!
Под каждым портретом советских асов был пририсован какой-нибудь хищный, кровожадный зверь. Покрышкин выступал в роли льва, в когтях у которого зажат остов обгорелого «мессершмитта». Маковский — с пририсованной вместо туловища оскалившей клыкастую пасть пантерой. Меня изобразили тигром, Речкалова — огнедышащей коброй…
Ананьев с Полухиным не упустили возможности и при первом же удобном случае с успехом использовали выигрышный «материал»: знать, с каким почтением враг относится к нашей боевой работе, летчикам и впрямь было не только интересно, но и полезно. В советской авиации издавна существовала традиция — равняться на лучших. Особенно если имена этих лучших называет не кто иной, как враг.