Полвека в мире экслибриса
Шрифт:
Задача эта была не только интересная, но и красивая. Он помнил о ней, и в 1964 году Николай Алексеевич, наконец, смог найти надёжное решение.
К этому времени он познакомился с молодым московским графиком Анатолием Ивановичем Калашниковым, работавшим исключительно в технике ксилографии и сразу же показавшим неповторимый талант. Молодому художнику в столице, где немало именитых академиков, надо было бы долго бороться за известность, а уж о персональной выставке и мечтать было нечего. Но, на его счастье, его увидел Никифоров, который, используя возможности своего литературного музея, договорился о персональной выставке в Тамбовской картинной галерее.
Без особых трудов договорившись с галереей о сроках выставки,
Помочь в разметке каталога для меня тоже дело, относительно, нетрудное, тем более, что главную скрипку в этом взялся играть опытнейший технический редактор Рачков, не любивший, впрочем, занудных подсчётов строк, и охотно передававший это кому-нибудь. Общими усилиями мы с Никифоровым смогли добыть и дефицитную тогда бумагу. Правда, удалось достать лишь грубую обёрточную, но зато художник предоставил отпечатанные на хорошей бумаге свои работы. Вот эти экслибрисы и вклеивались в качестве иллюстраций, что делало эту брошюрку необычной. А для афиши Калашников специально награвировал на линолеуме эмблему, которую мне пришлось прибивать гвоздями на доску, чтобы можно было вставить в печатную машину.
Спустя годы Калашников, став всемирно известным графиком, издавал множество каталогов выставок своих экслибрисов. Но во всех этих шикарных изданиях отмечается, что первая выставка мастера ксилографии состоялась в 1964 году в Тамбове. Сейчас уже и неловко за эту нашу бедненькую тамбовскую брошюрку.
Обычно, говоря об истории создания книжного знака Хрущёва, Никифоров говорил, что в Москве нашёл Калашникова, живущего в каком то подвале, предложил сделать знак Никите Сергеевичу, что очень испугало художника, но после уговоров он всё-таки согласился. В этом немало правды и вымысла. Калашников, к этому времени сотрудничавший с Министерством связи, гравировавший многие открытки и марки, жил неплохо и знал себе цену. Но предложение сделать экслибрис Хрущёву было, действительно, непростым, однако, отказать так много сделавшему ему коллекционеру он не мог, даже опасаясь возможных последствий. А они, заметим, в дальнейшем имели место.
Так появилась эта, мастерски выполненная, ксилография. Почти всю площадь экслибриса занимала книга с изображением Дворца Съездов и пальмовая ветвь. Дворец Съездов, символ времени, уже был на одной из марок, посвящённой съезду партии, изготовленных Калашниковым. Великолепно всё скомпоновав, художник деликатно не решился награвировать внизу, как на всех остальных экслибрисах, свои инициалы и порядковый номер работы. Но эта подпись была и не очень-то нужна, ведь неповторимая манера штриха и так говорила всем, что это творение Калашникова.
Появление этого экслибриса Николай Алексеевич готовил очень продуманно. Он обратился в приёмную Хрущёва, чтобы заручиться возможностью сделать подобный подарок. Это Сталин, игравший роль отца народа, любил, а потому поощрял подарки ему. Их набралось столько, что даже был создан музей этих подношений вождю. А Хрущёву, боровшемуся с последствиями сталинизма, приходилось играть роль простого человека из шахтёров. Подарки противоречили бы амплуа бескорыстного большевика. Никифоров, тонкий психолог, красиво решил эту задачу. Он сказал, что встречался во время войны на
Убедительно говоря о встрече во время войны с Хрущёвым, Никифоров, не давая лишней информации, заставлял собеседников, домысливавших сказанное, самих обманываться. Так было у него и со мной. Он и мне рассказывал о той встрече, и даже показывал фотографии, на которых был Тимошенко, Хрущёв с несколькими тамбовчанами. На этих групповых фотографиях встречи тамбовской делегации с военными, по утверждению Николая Алексеевича, был где-то и он, во всяком случае, он показывал, где виднелась его рука, плечо или затылок. Охотно верю, что он мог быть на той встрече. Другое дело, что известный ныне коллекционер и оригинальный человек в той ситуации мог играть лишь роль статиста.
Такая делегация, действительно, была. «Тамбовская правда» 28 декабря 1941 года сообщала, что тамбовчане отправили целый состав подарков для воинов: «С поездом выехала бригада областного драмтеатра в составе артистов Заренина, Ангаровой, Трениной, Третьяковой и Афанасьева и ансамбль песни и пляски под руководством тов. Охотина». А 30 декабря газета сообщала, что делегацию приняли Главнокомандующий ЮгоЗападным направлением маршал Тимошенко и член Военного Совета Хрущёв.
Известно, что в годы войны Никифоров работал в театре и даже играл в массовках, поэтому мог быть в составе этой делегации и присутствовать на встрече с Хрущёвым. Тон там задавали ведущие тамбовские актрисы, Никифоров же мог лишь присутствовать при этом. Поэтому он с полным правом мог говорить, что виделся с Хрущёвым, что, возможно, и было, ведь доказать противное невозможно, как невозможно доказать и то, что Хрущёв виделся с Никифоровым. Скорее всего, Хрущёв-то и не виделся с Никифоровым, который оставался для него в тени красивых актрис, приехавших передать фронтовикам горячий привет от Тамбова. Но это не могло стать помехой Никифорову.
Какой референт откажет фронтовому знакомому шефа? Тут ещё большой вопрос, для кого та фронтовая встреча была нужнее, просителю или шефу, о военных делах которого до того, как он оказался в высоком кабинете, общественность и не слышала. Никифоров не оставлял выбора референтам, которые и хотели бы отказать ему, но не могли. А вдруг узнает Хрущёв, что кто-то посмел помешать подтверждению его боевого прошлого. Так Николай Алексеевич получил право сделать этот подарок.
В типографии «Пролетарский светоч» книжные знаки, как и другие малоформатные заказы, печатали на небольшой тигельной печатной машине, так называемой «американке». А работала на ней печатницей Света Няньчук, молодая отзывчивая женщина, всегда стремящаяся пойти навстречу заказчику и побыстрее отпечатать, а тем более такому, известному в городе человеку как Никифоров.
Но с этим заказом ей пришлось изрядно понервничать, поскольку одной готовности работать быстро было мало. Её заставили тщательно промыть всю машину. Специально была нарезана белая бумага, перекладывать между отпечатанными листами, чтобы свежие оттиски не пачкали оборот предыдущих (обычно этого не делалось). Печатницу заставили надеть белые нитяные перчатки, а в них брать по одному листу бумагу и вставлять её в машину было очень непривычно. Перчатки эти снабженцы доставали хоть и специально для неё, но они ведь всё равно были безразмерные и неудобные. Не дежурь неотступно около неё главный инженер типографии Рачков, она, конечно, сняла бы эти, мешавшие ей, перчатки. Но он внимательно следил, чтобы бумагу она брала только в перчатках, разрешая их снимать только для регулировки красочных валиков. Иначе она могла оставить отпечатки руки, запачканной краской, что обычно имело место на тиражных оттисках.