Поляна №1 (7), февраль 2014
Шрифт:
Васькин свист вернул его в жилпоселовскую ночь.
– Ну как она? – спросил спорщик.
– Кто?
– Галька-то?
– Я-то откуда знаю! Пошли домой. Надоело все.
– Десять «саечек» с меня. Твоя взяла. – Васька подставил подбородок. – Не ожидал я от Гальки такого!
Саечка – это даже не щелбан. Это просто неприятно: берут твой подбородок снизу тремя пальцами и щелк его на себя – как будто ты овца какая-нибудь…
Хоронили Нинку Новикову ровно через двадцать лет. Цирроз ее в гроб уложил, тридцатипяти летнюю, пожелтевшую, припухшую,
Запрещенный удар
Они еще играли «в войну», «старожилы» Жилпоселка, но уже говорили о женщинах. Всякое говорил: кто что знал.
В «кирпичной», еще не штукатуренной комнате спорили Игорь и Колька. Славка с Васькой слушали их молча, хотя и было у них желание вставить что-то свое. Но вот что?
Задиристый, с хитроватым прищуром Колька свободно говорил на женскую тему. У него получалось. Он как будто все знал.
– А, чепуха! Надо быть смелым, они это любят. Обнял, прижался к ней – хорошо! Она же вся горячая, как блин.
Блины он любил. Это знали. И, казалось, никто не усомнится в его словах, но Игорь, вытянувшийся за лето и давно заметивший на себе настороженные взгляды сверстниц, возразил веско, хотя и без напора:
– Этим их можно только напугать. Не все такие.
– Брось ты! – напирал Колька. – Будешь цацкаться с ними, скорее напугаешь.
– Ха! – усмехнулся Славка и быстро добавил. – Ты видел, как тетя Нина вчера дядю Петю мутузила? Такую и не обхватишь. Как врежет! Она, может, и горячая, только и руки у нее дай боже!
Его выслушали молча. Он был на два года моложе спорщиков и, конечно же, серьезных доводов пока привести не мог. Но Колька все же ответил ему:
– Эх, Славка! Да у них столько слабых мест есть!
– Ну и что? – не понял Славка.
– А то! Нужно только тыкнуть ее разочек вот сюда, например. Она сразу, как лягушка, и все.
– А зачем тебе лягушка? – удивился Васька, до этого молча ковырявший глину на кирпичах у окна.
– Не нужна мне никакая лягушка! А это чтобы не дралась.
– Куда? Вот сюда? – уточнил Славка, в сомнении тыкая себя в грудную клетку.
– В грудь, понимаешь! – бравировал Колька. – В левую или в правую. И если она у нее большая, ей же хуже. Точняк. Проверено. Мне братан говорил.
Ему доставляли огромное удовольствие разные истории, он уже открыл рот, чтобы рассказать очередную байку, но тут дверь распахнулась, и в комнату ввалились Ленька, Толик и Женька, которых так не хватало.
– Ну что, как вчера? – крикнул Ленька сходу. – Мы на втором, вы на первом?
– Ага!! – вздрогнули стены последней и потому особенно ценной стройки на поселке, и разнеслось по этажам лихое эхо.
Увлекшись игрой, Славка слишком поздно разобрал крики убегающих со стройки друзей: «Атас, сторожиха!»
Он кинулся
Но это, оказывается, был склад: какие-то доски, оконные и дверные рамы высились до потолка, а на окнах чернели железные решетки. Славка зубами бы их перегрыз, он согласился бы стать воробьем, лишь бы вырваться отсюда, но вдруг дверь склада свирепо скрипнула, и он увидел перед собой злую тетю. Он знал ее. Это была мама одной пятиклассницы-отличницы. Он также знал, что она обязательно наябедничает – такая уж натура у нее была вредная.
«Растолстела, – подумал он, выискивая хоть какую-нибудь щель, в которую можно бы было проскользнуть. – Такие, наверное, и должны быть сторожихами. У, толстая!»
– Что глаза пялишь? – злилась сторожиха. – Хамье! Отведу тебя в милицию, а там разбирайтесь, как хотите.
– А что я такого сделал? – пролепетал Славка, надеясь разжалобить тетя Варю, но, вспомнив, что она обычно ходит со своей дочкой, тут же умолк.
– Хоть бы молчал, наглец! – не поняла она его душевных мук. – Всю стройку разбазарили. Стекла, вон, сто раз вставляли.
– Я, что ли, виноват? – осмелел Славка и дерзко осмотрел большеголовые груди ее, одетые в красную кофту.
– Еще огрызается! – оскорбилась тетя Варя. – Вот я все матери-то скажу. Учился бы лучше.
Она, властная и решительная, продолжала ругать его, а он, вспомнив Колькины слова, стоял, не отрывая глаз от красной кофты, и думал: «Спокойно. Он же сказал, что проверено. Нужно только ударить ее в грудь, и путь свободен. А если там ее девчонка будет, ее я просто отодвину!»
План созрел. Но какие-то неясные сомнения мешали его осуществлению. Тетя Варя все гудела о безобразиях на стройке. Время шло. Славка решался.
На улице кто-то протопал по дождю, поторапливая его.
Путаясь в сомнениях, он стал искать у тети Вари грудь, обязательно левую. Но разволновался. И ударил наобум.
Его рука, воткнувшись во что-то нежное, отпрыгнула назад и, на секунду зависнув в воздухе, упала. Тетя Варя как-то по-девчачьи ойкнула и затихла. Он испугался, посмотрел ей в глаза. Они, огромные, синие, застыли в удивлении и страхе. Нижняя губа ее мелко вздрагивала.
Славка сморщился, пытаясь вспомнить что-то спасительное из спора друзей, но тети Варины глаза сбивали его с мыслей. Она несколько минут боролась с болью, потом молча шагнула назад и прикрыла рукой дочь, стоявшую за спиной.
Этот жест перепуганной сторожихи, ужас в глазах ее еще больше озадачили драчуна. Не решаясь сдвинуться с места, он стоял перед ними и ждал, когда же она опустит руку, когда начнет ругать его, когда поведет к мамке, а хоть даже и в милицию. Но тетя Варя руки не опустила, а лишь моргнула большими глазами, переведя дух. Дочь ее, не зная, что между ними произошло, удивленно смотрела на маму: мол, чего ты? Но мама молчала.
И Славка медленно пошел со склада, со стройки.
Грязная осень разбрасывала мелкий дождик по жирной земле. Друзья гудели у Кольки в подъезде. Но он туда не пошел. Ему хотелось домой, к маме.