Полярная звезда
Шрифт:
У них над головами машинист крана поднимался в кабину с кружкой в руке. По направлению к корме двигался Берни, американец. Держась рукой за леер, в парке он был похож на альпиниста. Из приемничка на поясе Карпа послышался голос Торвалда, извещавший о том, что «Веселая Джейн» приближается с полной сетью. Карп вложил нож в ножны. Темп работы сразу сменился. Шланги убрали, люди засуетились у пандуса рыбозаборника.
— Ты не дурак, но ни разу ты не просчитал ситуацию дальше, чем на шаг вперед, — обратился к Карпу Аркадий. — Тебе бы лучше было
— Я тоже хочу кое-что сказать тебе о тебе самом. — Карп стряхнул лед с куртки Аркадия. — Ты как собака которую выгнали из дома. Ты подбираешь объедки в лесах и думаешь, что сможешь ужиться с волками. Но на самом-то деле в глубине души ты больше всего хочешь задушить волка и притащить его своим хозяевам, чтобы они разрешили тебе вернуться. — Он осторожно убрал довольно крупный осколок льда запутавшийся в волосах Аркадия, наклонился к его уху и прошептал: — Но во Владивосток ты никогда уже не вернешься.
От холода люди даже за столом сидели в верхней одежде, похожие на с трудом переносящих зимовку животных. Посреди стола стоял бачок со щами, пахнущими стиральным порошком. На отдельных тарелках к щам предлагался чеснок и черный хлеб, на второе гуляш, а на десерт чай, от которого шел густой пар, так что столовая больше походила на баню. На скамью рядом с Аркадием опустился Израиль Израилевич, в бороде его, как обычно, блестела чешуя, как будто и он стоял вместе со всеми у конвейера.
— Ты не имеешь права пренебрегать своим долгом, — прошептал он Аркадию. — Ты должен встать рядом со своими товарищами, иначе я напишу на тебя докладную записку.
Напротив Аркадия сидела Наташа. На ней была та же прикрывавшая волосы со всех сторон шапочка, в которой она стояла у конвейера.
— Послушайся Израиля Израилевича, — посоветовала она Аркадию. — Я подумала, что ты заболел, пошла в твою каюту, а тебя там нет.
— Олимпиада предпочитает капусту всему, — отозвался Аркадий, жестом предлагая Наташе налить щей, на что та категорически замотала головой. — Где она сама? Я давно ее не вижу.
— Я доложу о тебе капитану, — продолжал Израиль, — в профсоюз и в партийную организацию.
— Докладывать Воловому? Это интересно. Наташа, ну хоть гуляша тебе положить?
— Нет.
— Ну, хоть хлеба?
— Спасибо, мне хватит и чая. — Она налила себе.
— Я говорю серьезно, Ренько. — Израиль подлил себе щей, взял еще кусок хлеба. — Тебе никто не позволит шляться по судну с таким видом, что ты получил на это приказ из Москвы. — Он откусил кусок от горбушки. — Пока ты его не получишь на самом деле.
— Ты на диете? — спросил Аркадий Наташу.
— Воздерживаюсь от еды.
— Почему?
— Значит, есть причина.
В своей шапочке, с зачесанными назад волосами, она казалась широкоскулой, глаза стали больше и как-то помягчели.
Рядом с ней сидел Обидин,
— По-моему, нам больше не следует ловить рыбу там, где мы нашли Зину. Мертвых нужно уважать, — произнес он.
— Просто смех! — При упоминании Зины глаза Наташи сразу стали строже. — Мы что, религиозные фанатики? Сейчас совсем другое время! Вам приходилось когда-нибудь о таком слышать? — она повернулась к Израилю.
— А ты слышала о Курейке? — в свою очередь задал он ей вопрос. — Туда царь сослал Сталина. Потом, когда Сталин пришел к власти, он отправил в Курейку целую армию заключенных, чтобы они заново собрали избушку, в которой он жил. Он приказал построить вокруг нее павильон, набил его лампами, которые светили двадцать четыре часа в сутки, и еще установил там свою собственную статую. Гигантскую. А потом, после его смерти, статую тайком сняли и бросили в реку. Катерам и лодкам приходилось искать обходные русла, так как проплыть прямо они не могли.
— Как вы об этом узнали? — спросил Аркадий.
— А как, по-твоему, еврей становится сибиряком? — ответил ему директор вопросом на вопрос. — Мой отец участвовал в строительстве павильона. — Он опять принялся за еду. — Я не буду докладывать сразу, — сказал он Аркадию, — дам тебе день-другой.
По пути к радиорубке Аркадий услышал голос, напомнивший ему голос на Зининой пленке. Голос и гитарный перебор, приглушенный и романтический, доносились из-за двери судового лазарета. Пел, похоже, доктор Вайну.
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина поднимает паруса
Это была старая туристская песня, хотя туристы к этому моменту уже обычно бывали так пьяны, что вряд ли находили в себе силы по достоинству оценить эту слезливую мелодию.
Вьется по ветру «Веселый Роджер»
Люди Флинта гимн морям поют
На прощанье поднимай бокалы
Золотого терпкого вина.
Когда Аркадий раскрыл дверь и вошел, песня оборвалась.
— Черт побери, я был уверен, что здесь закрыто. — Вайну бросился выталкивать Аркадия из помещения, но он успел заметить широкую, свекольного цвета, как и борщи, которые она варила, задницу Олимпиады Бовиной, неуклюже спешившей скрыться в смотровой. На докторе была пижама и шлепанцы, он выглядел почти достойно, если бы в спешке не перепутал левый шлепанец с правым. Аркадию подумалось, что Бовина с Вайну составляли, должно быть, живописную пару: тяжеловесный каток и хрупкая белка.