Полярный конвой. пушки острова наварон. (сборник)
Шрифт:
Что бы это ни было, но это была не апатия. — В тот вечер на какое-то мгновение экипаж корабля охватила волна раскаленного добела гнева. И гнева справедливого — это признавал даже сам командир корабля, но руки у него были связаны.
Вот как все началось. Во время очередного вечернего осмотра оказалось, что на нижнем рее, по-видимому обледенев, не горят боевые огни.
Ослепительно белый из-за толстого слоя льда и снега, покрывавшего его, нижний рей находился на головокружительной восемнадцати метровой высоте над палубой, в двадцати четырех метрах выше ватерлинии. Лампы боевых огней висели по концам рея; чтобы там работать, следовало или сесть
Маршалл, минный офицер, не решился послать на рей вахтенного матроса, довольно пожилого и грузного резервиста, давно забывшего, как лазать по мачтам. Маршалл вызвал добровольцев. По воле случая, выбор его пал на Ральстона.
На все ушло полчаса: двадцать минут на то, чтобы забраться на мачту, подползти к ноку рея, приладить беседку и привязать страховочный трос, и десять минут — на ремонт. Задолго до того, как Ральстон закончил работу, на палубу высыпала сотня или две усталых моряков. Лишив себя сна и ужина, ежась от пронизывающего ветра, они с восхищением наблюдали за смельчаком.
Ральстон раскачивался по огромной дуге на фоне темнеющего неба. Ветер срывал с него канадку и капюшон. Дважды беседку наклоняло ветром так, что тело его оказывалось в одной плоскости с реем; чтобы не упасть, моряку пришлось обеими руками ухватиться за рей. Один раз юноша, судя по тому, как он держал голову, ударился лицом об антенну. Тогда-то, видно, и потерялись его рукавицы: когда смельчак был занят особо ответственной операцией, он положил их на колени, откуда они и соскользнули.
Несколько минут спустя, когда Вэллери и Тэрнер, стоявшие возле катера, рассматривали полученные им в Скапа-Флоу повреждения, из кормового помещения торопливо вышел низкорослый коренастый человек и бросился к полубаку. Увидев командира и старпома, он вытянулся по швам. Они узнали в нем Гастингса, начальника корабельной полиции.
— В чем дело, Гастингс? — резко спросил Вэллери. Он всегда с трудом скрывал свою неприязнь к полицейскому унтер-офицеру, который раздражал его своей жестокостью и беспричинной суровостью.
— На мостике беспорядки, сэр, — проговорил, запыхавшись, Гастингс, ткнув назад большим пальцем. Вэллери готов был поклясться, что в глазах унтера сверкнуло злорадство. — Что именно произошло, не знаю. По телефону ничего не слышно. Только свист ветра… Вам, пожалуй, следует пойти туда, сэр.
На мостике находились трое. Итертон, артиллерийский офицер, с озабоченным видом все еще сжимавший в руке телефонную трубку. Ральстон, осунувшийся до жути, стоял, опустив руки с изуродованными, разодранными до мяса ладонями. Обмороженный подбородок его был мертвенно-бел; на лбу застыли подтеки крови. В углу лежал и стонал младший лейтенант Карслейк. Видны были лишь белки его глаз. Он бессмысленно ощупывал разбитые губы, разинув рот. В верхних, торчащих вперед
— Боже мой! — воскликнул Вэллери. — Боже милостивый!
Он застыл на месте, все еще держась за ручку двери, и пытался понять, что же произошло. Лязгнув челюстями, командир повернулся к артиллерийскому офицеру.
— Черт подери! Что произошло, Итертон? — произнес он строго. — Что это все значит? Снова Карслейк…
— Ральстон ударил его, сэр, — прервал его Итертон.
— Тебя не об этом спрашивают, канонир! — проворчал Тэрнер.
— Вот именно, это мы и так видим. — В голосе Вэллери звучало раздражение. — За что?
— Посыльный. Из радиорубки пришел посыльный, чтобы забрать предохранители для включения радиостанции. Карслейк дал их ему. Минут десять назад, по-моему.
— По-вашему! А где были вы сами, Итертон, и почему вы это допустили? Вы же прекрасно понимаете, что значит включить радиостанцию, когда человек на мачте…
Вэллери умолк, вспомнив о Ральстоне и полицейском сержанте. Итертон что-то пробормотал в ответ. Его слов было не расслышать из-за ветра.
— Что вы сказали, Итертон? — наклонился к нему Вэллери.
— Я был внизу, сэр. — Итертон смотрел в палубу. — Спустился буквально на минуту.
— Понимаю. Вы были внизу. — Голос Вэллери был сдержан, ровен и спокоен, но выражение глаз командира не предвещало Итертону ничего хорошего. Вэллери повернулся к Тэрнеру. — Лейтенант сильно избит, старпом?
— Выживет, — коротко ответил Тэрнер, помогая Карслейку подняться. Тот стоял, прикрывая рукой окровавленный рот, и охал.
Казалось, лишь сейчас Вэллери заметил Ральстона. Он смотрел на него несколько секунд — целую вечность, — затем зловеще и односложно произнес одно слово. За этим единственным словом чувствовались тридцать лет командования кораблем.
— Ну?
Лицо Ральстона словно окаменело. Не сводя глаз с Карслейка, он произнес:
— Да, сэр. Это сделал я. Я избил его — этого подлого убийцу, этого подонка!
— Ральстон! Вы забываетесь! — Голос полицейского сержанта прозвучал как удар хлыста.
Плечи Ральстона опустились. С усилием оторвав глаза от Карслейка, он устало посмотрел на командира корабля.
— Виноват. Я действительно забылся. Ведь у него на рукаве золотой галун. Подонком может быть только матрос.
Вэллери был поражен горечью, прозвучавшей в словах моряка.
— Но он хотел…
— Разотри подбородок, приятель! — резко оборвал юношу Тэрнер. — Ты поморозился.
Повинуясь, Ральстон стал медленно растирать лицо. Он тер его тыльной стороной ладони. Вэллери поежился, увидев его изувеченную ладонь: кожа и мясо свисали клочьями. Это оттого, что он слезал с рея без рукавиц…
— Он хотел убить меня, сэр. Преднамеренно, — словно нехотя произнес Ральстон.
— Вы отдаете отчет своим словам? — Голос Вэллери был холоден, как ветер, проносившийся над Ланганесом. Но в эту минуту старый моряк сам впервые ощутил некое подобие страха.
— Он хотел убить меня, сэр, — монотонно повторил Ральстон. — За пять минут до того, как я начал слезать с рея, он передал посыльному из радиорубки предохранители. К счастью для меня, радиостанция начала передачу после того как я добрался до мачты и начал спускаться вниз.
— Что за ерунда, Ральстон. Как вы смеете…
— Это правда, сэр, — убитым голосом произнес Итертон, кладя на место телефонную трубку. — Я только что звонил в радиорубку.
На Вэллери снова повеяло ужасом. Чуть ли не с отчаянием в голосе он произнес: