Полынь и порох
Шрифт:
– Простите меня, ребята, – тихо сказал он. – Я давал слово. Поклялся не разглашать… В то время для вас это было благо. Поверьте, я мучался и собирался вам рассказать. Вы имели полное право знать, за что рискуете жизнями.
– Да не переживайте вы так, господин полковник, – успокоил Барашков. – Мы вас понимаем. Да и замок цифровой случайно открылся… Давайте лучше посмотрим, что нам сдала злодейка-судьба.
Смоляков помолчал, выпил залпом стакан воды и продолжил прерванный ход рассуждений:
– Ладно, второе: Ступичев, увезенный неизвестными, сначала работал на красных
– Можно вопрос? – по-школьному поднял руку Барашков. – А если Ступичев у них и даст показания против вас? Этот гад способен на все. Выходит, вас попытаются арестовать без разговоров в любом случае.
– Вероятно. Федорину выгодно обвинить меня, даже если часть золота у Походного атамана. Хотя бы для того, чтобы ослабить руководство Заплавской группы. По вызывающему поведению его посланцев, Гущина и Семилетова, я понял, о чем завтра пойдет разговор, – о переподчинении наших частей Походному атаману Войска Донского. Наличие созданного нами Временного Донского правительства никак не вписывается в представления Попова и его окружения о верховной власти на Дону. И помяните мое слово, господа партизаны, большая часть наших казаков их поддержит.
Лиходедов, насилу оторвав глаза от связки румяных бубликов, необъяснимым образом оказавшихся у хозяйки, спросил:
– Подождите, господин полковник, а если вы скажете, что мы нашли украденное золото?
– Ей-богу, ты наивный человек, Алешка, – Мельников постукал себя по лбу ладошкой. – Они скажут: хотел украсть, а теперь шкуру спасает. У Ступичева теперь золота нет, в тряпки его душу, и он сделает все, что скажет Федорин, чтобы шкуру спасти.
Пичугин долго переводил удивленный взгляд с одного на другого, поправлял очки, и уж было открыл рот, но Мельников, всегда точно знающий, что хочет сказать Шурка, вкратце пояснил:
– Он про суд офицерской чести, лжесвидетельство и все такое.
– Александр, – обратился к Пичугину полковник, – вы, несомненно, правы, но суд чести, остающийся последним средством, хорош только в присутствии третьей, незаинтересованной, стороны. В нашем случае она должна быть очень авторитетной.
– Ею могли бы стать старшие офицеры от обоих отрядов, – предположил Вениамин, – исключая штабных.
Иван Александрович вздохнул:
– Боюсь, что это невозможно. Многие сочтут такой суд междоусобицей. И принесла же нелегкая этих водоплавающих кавалеристов! Эх, немного бы времени…
Шурка снова попытался вставить словечко, но Серега и тут его опередил:
– Ты про открытое письмо генералу Алексееву и его тиражирование, журналист? Я же говорил тебе, так-разэтак…
– Да нет же, – возмущенно выдохнул Пичугин, – я про то, что Добровольческая армия идет на Ростов! Сегодня разъезд Барцевича в Задонье прибыл. Об этом все знают,
Шурка вынул из кармана гимнастерки сложенный вдвое запечатанный сургучом пакет.
– Так это же от Сорокина! – воскликнул Смоляков, вытаскивая на свет отсыревший лист бумаги.
Друзья возбужденно обступили полковника.
– Эх, господа партизаны… – покачал он головой, понимая, что поступает не по правилам, и принялся читать вслух.
Сорокин сообщал, что Добровольческая армия уже вступила в пределы Донской области и установила связи с восставшими против большевиков казаками Егорлыцкой, Мечетенской и Кагальницкой станиц, впоследствии составивших Задонскую группу. Ротмистр сообщал, что командованию добровольцев стало известно о новочеркасских событиях, и, как только армия подойдет к Ростову, в штаб Донской армии генералом Алексеевым будет послано представительство для координации боевой работы. Кроме того, предполагается, что часть делегации войдет в объединенную комиссию по расследованию причин исчезновения Донского золотого запаса. Кто возглавит комиссию, пока не ясно. По мнению Сорокина, вопрос о золоте встал еще и потому, что, со слов беженцев, какие-то антибольшевистские силы, скорее всего немцы, внезапно повели наступление на Таганрог.
– Сногсшибательно! – выразил общее настроение Барашков, разламывая на две части баранку и отдавая половину Пичугину. – Вот теперь, уважаемый Александр, ваш писательский талант будет как нельзя кстати. И если полковник Федорин захочет арестовать нашего господина полковника, то Иван Александрович торжественно вручит ему копию рапорта генералу Алексееву вместе с письмом ротмистра Сорокина!
– Ура! – тихо вскрикнули партизаны и, с позволения улыбавшегося Смолякова, навалились на чай с баранками.
Тихий летел, мягко касаясь копытами земной поверхности. Степной воздух бил Алешке в лицо, пытался сорвать фуражку, ремешок которой стиснули зубы.
От багаевской переправы дорога бежала через степь, минуя обросшие кустарником ерики, и дальше резво поднималась к Бессергеневке, тянулась изогнутой лентой сквозь хутора и станицы до самого Новочеркасска.
Конь принял нового седока почти сразу. И теперь азартно отмеривал версты, втягивая ноздрями горьковатый, треплющий гриву ветер.
Лиходедов наслаждался стремительной скачкой, привставал на стременах, закрывая глаза и расставляя руки в стороны, словно крылья. Казалось, вот-вот, еще чуть-чуть, и они с конем оторвутся от земли и поднимутся в бездонное небо.
…Алексей увидел Ульяну издали. Сердце в груди сладко заныло в предчувствии встречи, заставляя пришпоривать лошадь. Стройная фигурка в белом платке сгибалась под тяжестью кадки с колодезной водой. Время от времени останавливаясь, чтобы передохнуть, девушка мужественно тащила воду в лазарет.
Резко осадив Тихого перед сестрой милосердия, Лиходедов спрыгнул и подхватил кадку, ведя другой рукой коня за повод.
– Не надрывайся ты так, Улечка… Барышням нельзя. Неужели попросить некого?