Полынь - трава горькая
Шрифт:
— Ты, Ром, погоди, не кипятись, — Степан ушел от окна, присел было рядом с Сергеем на кровать, отчего она прогнулась и скрипнула, Степан поднялся. — Мебель у вас хлипкая, такая для отдыхающих не годится. Так вот, Рома, мы с Сережей мозгами то пораскинули, зачем суды устраивать? Отдадим твоему отцу, что там ему положено, это и по-божески будет, надо же и ему где-то жить…
— Да пусть и живет! — взвился Роман. — Я что, гоню его?! Но батрачить больше на этом ебаном участке не стану!
— Ого, уже и до матюгов дошло, значит ты раскалился и закипел, — рассмеялся Сергей, — остынь, мы же только обсуждаем. Мама твоя, вероятно, предвидела такой
— Не ожидал я от Раисы, прости господи, плохо о ней думал, — вздохнул Степан, прошелся от двери до окна. — Теснотища тут у тебя, я бы вообще все перестроил, можно сделать и евростандарт. Сразу другой отдыхающий пойдет, высшего сорта.
— Так перестрой, дядя Степан! Избавь меня от этой обузы, уехать я хочу. А с отцом не знаю что делать.
Со двора через раскрытое окно донеся гогот пьяных мужиков.
— Вон, уже набрались с утра пораньше, — высунулся во двор Степан, — что ты можешь сделать Рома, он либо сопьется, либо Стивен этот его оприходует в секте, куда ни кинь — везде клин. Потому прав Серега, делить, ставить забор и пусть они там хоть… Нет! Ты смотри, что делают?! — он обернулся с возмущено вытаращенными глазами и тут же нырнул обратно, — Эй, ты куда лопаты потащил?! Ну, щас я их, — и кинулся в дверь, сворачивая на ходу сумки.
— Хороший мужик, можно на него положиться, — сказал Сергей, — как ты?
— Нормально, — помрачнел Рома.
— Я вижу, как оно нормально… вещи собрал?
— Как-то собрал.
— Здесь ничего ценного оставлять нельзя, а хлам всякий не тащи. Тяжело с бинтами? Давай вместе, покидаем все в сумки, отвезем в коттедж. Ты ведь и там можешь жить, зачем тебе с отцом? Рома?
— Не могу его видеть, — Роман опустил голову, закрыл лицо руками и невнятно в ладони, — а если и с ним что случится?
— Значит, случится! Ты ему нянька?
— Не знаю… Устал я Сережа! Все плохо.
— Ничего не плохо! Рома! Давай уедем в коттедж, оттуда к Нине в Приморск по времени ненамного дольше, а машина у тебя есть, джип тот горный.
— Ну что я на той колымаге по городу…
— Да плевать на чем! Пока руки не заживут я помогу, еще неделю поживу, может дней десять. И с Ниной прояснится, а потом в Питер мне надо. — Сергей отодвинул сумки с прохода, — Я и так все сроки пропустил.
Со двора в окно просунулся Степан.
— Догнал, отобрал! Обнаглели… А пошли ко мне, Клава окрошки наготовила. И прохладно у нас, в теньке на диване поваляемся, обсудим, как за хозяйством Ромкиным досматривать. Я думаю уже как забор поставить.
Неделя до отъезда Сергея стала для Ромы "временем тишины", открытием неведомых раньше сторон жизни. В семье он таких добрых отношений не знал.
Первые дни, когда руки болели, Сергей чуть не с ложки его кормил, раздевал, одевал и все это было не обидно, не унизительно. Рома не встречал еще таких людей, и был уверен, что их мало. Значит, повезло, вся эта невероятная история, встреча с Ниной, их близость, с одной стороны похожая на "курортный роман", а с другой… Роман не знал, что с другой, не понимал и мучился. Похоть? Стремление самоутвердиться? Но так или иначе, все это привело к тому, что они с Сергеем узнали друг друга. Одновременно это мешало сближению, а оказалось, что именно дружбы с Сережей Роман хотел больше всего.
Запутался он окончательно. Вечерами, перед сном вспоминал и понимал — оказывается, отпечатались, сохранились в душе моменты важного, краеугольные
Роман посмотрел на перебинтованные руки, завтра в Приморск ехать, обещали швы снять, а Сергей к завотделением пойдет узнавать о состоянии Нины, выпишут её или нет. Они три раза уже ездили, с передачами и под окошком постоять, Нина выглядывала, с ней и другие женщины, шутили, посмеивались. Было хорошо. Роман еще на перевязки ходил в хирургию, а Сергей тогда ждал на лавочке, той самой, под окнами.
Надо уже самому одеваться-раздеваться, скорее бы руки зажили, чешутся нещадно под бинтами.
Стук в дверь.
— Рома, ужинать иди? Ты там как? — без предупреждения Сергей не входил и это было непривычно. Дома с Романом так не церемонились, что в комнату, что в душу лезли напролом.
— Хорошо, я уже сам могу пуговицы застегнуть.
— Герой! Давай на кухню, поедим и спать, завтра выезжать рано, швы снимут легче будет.
Но рано спать не легли, Сергей сварил кофе и пошли сидеть на балкон, тот самый где Ромка с Ниной целовались. И то же необъятное небо над очертаниями горных склонов, над долиной реки, бархатная темнота, густая россыпь звезд, всполохи зарниц на горизонте.
— Красота же здесь! — вздохнул Сергей, поставил чашку на стол, встал, прошелся у перил, облокотился и, со взглядом вдаль, на трассу, задумчиво. — Хорошее место для дома. Коттедж не продавай, это ведь твое — море, горы, звезды эти, — завел руки за голову, потянулся, — в Питере таких звезд не бывает, и тепла в конце августа. Наверно уже дожди вовсю.
— А здесь редко дождь летом, придут тучи, но через хребты не перебираются, ветер их обратно спихивает. Клубятся, а дождя нет. Я это рисовать пытался, да не вышло.
Рома тоже подошел к перилам, но посмотрел вниз, во двор и за ворота. Машина Сергея и монстрообразный камуфляжный джип стояли рядом. — Может, на моей завтра поедем? Попробовать надо.
— Нет, рисковать не будем, — вернулся за кофе Сергей, — мы лучше сделаем, я тебе оставлю свою, доверенность оформлю на вождение, пока Нина здесь, ты к ней ездить будешь, ну, а там разберемся. Не могу я больше задерживаться, мне в Питер надо! А выпишут ее, похоже, не скоро. Завтра Константин Михайлович меня примет, подробно все расскажет. Там анализы какие-то у нее не очень…
— А как ты в Питер? — Роман вслед за Сергеем стал город также называть.
— На поезде, по рабоче-крестьянски. Завтра тогда и билет возьмем.
Еще немного посидели, дыша ночной негой, слушая одуряющий звон цикад. Сергея стало клонить в сон.
— Давай спать, а то я прямо здесь усну, устал что-то и вставать завтра рано.
— Давай…
Разошлись по комнатам. Рома слышал, как за стеной Сергей ходил, как шумела в душе вода, потом скрипнула кровать и стало тихо. Уснул…
А к Роману сон не шел. Накатили привычные уже угрызения совести. Чем больше Сережа делал добра, тем невозможнее было скрывать от Сергея правду о Нине и всем том, что было с ней. Молчать — подло. Признаться… но правда могла испортить жизнь всем троим. Развести Сергея с Ниной, поставить крест на его дружбе с Романом? Последнее самое страшное, Рома панически боялся потерять новые, драгоценные отношения.