Полынь-трава

Кикнадзе Александр Васильевич

— Я нашел его, Юрий Николаевич, — позвонил Чинику Репнин, едва ступив на землю. — Честное слово, нашел его, Артура Гольбаха. — В голосе бывшего юнги слышалось плохо скрываемое торжество.

— Приезжайте, Анатолий Трофимович, жду вас. Сколько вам понадобится времени?

— Не более суток.

— Жду.

Юрий Николаевич Чиник заставил себя не показать окружающим, какую весть получил. Сдержанность становилась главной чертой его характера.

…На первом этаже уютного особняка за круглым столом сидели двое мужчин, сближенных морем, общей бедой и общей целью. Выпили первый

бокал молча, вспоминая по давно заведенному порядку тех, кто погиб в августовский день 1914 года. А потом выпили за то, чтобы сбылась клятва, выполнить которую потребовал в смертный час от своего помощника капитан «Вещего Олега» Дурново. Двадцать лет, семь тысяч триста дней… не было дня, чтобы Чиник не думал об этом наконец настающем часе.

— Я хочу сказать вам, Юрий Николаевич, что принял решение вернуться в Россию. Но только через Гамбург. Я сделаю то, что обязан сделать по велению совести… Я моложе вас, и у меня нет детей. Я убью его. А если не доведется доехать до дому…

— Нет, Анатолий Трофимович, это сделаю я.

— И до конца жизни в тюрьме или на каторге? А Сидней, а жена?

— Клятву Дурново давал я, а не вы.

Фашисты, пришедшие к власти, открывали двери Германии перед иностранными туристами: познакомьтесь с нашими идеями и целями, с нашим новым порядком… Визы туристу из Сингапура были выправлены в короткий срок, и вскоре Юрий Чиник поднялся на борт океанского лайнера «Бисмарк», совершавшего рейс через Лондон в Гамбург.

Спустя две недели Чиник разыскал подтянутого горбоносого лоцмана, бывшего капитана «Эссена».

Два дня выяснял обычный маршрут Гольбаха домой. Выстрел должен был прозвучать через день в малолюдном переулке за морским клубом «Косой парус», где имел обыкновение коротать вечера Гольбах.

Оставалось как-то прожить эти сорок шесть с небольшим часов.

Чиник зашел в «Косой парус», заказал бутылку красного вина и холодную закуску, пил неторопливо, стараясь дольше побыть на людях, хоть как-нибудь придать обычный ход вдруг замедлившимся часовым стрелкам.

Издали наблюдал за Гольбахом, одиноко сидевшим за дальним столом.

Вернулся домой за полночь. Долго читал городские газеты — кто родился вчера, у кого свадьба завтра, даже торговые объявления прочитал от строчки до строчки… Так с газетой и уснул.

И увидел сон.

…Послышались удары палки о булыжник мостовой. Он вышел из-за угла:

«Господин Гольбах, можно вас на два слова?»

Не выразив удивления, лоцман холодно ответил:

«Слушаю».

«Я много лет искал вас. И нашел. Чтобы напомнить вам день двадцать пятого августа четырнадцатого года. Молитесь!»

Гольбах не без любопытства оглядел с головы до ног фигуру Чиника и ответил бесстрастным голосом:

«Столько смертей, сколько видел я, мало кто видел на этом свете, господин иностранец. Много раз и наяву и во снах я умирал сам. Поэтому все то, чем вы мне сейчас угрожаете так неразумно, я давно испытал. Понимаю, что этим огорчу вас, но скажу по секрету — смерти я не боюсь, слышите, не боюсь. Подумайте о себе. Вас схватят. Так же, как вашего коротышку Сапунова… — (Подумал во сне — четко и ясно, как наяву: значит, не зря ходили разговоры о Сапунове, значит, правда стрелял… да не попал, видать по всему.) — Да, вашего боцмана. Он пробовал стрелять в меня и сейчас возит тачку на руднике… Думая обо мне, о том, как свести счеты со мной, вы просто не успели подумать о себе, о том, что случится с вами. Вы сядете в тюрьму на долгие

годы, как обыкновенный убийца. Вот и все, что я хотел сказать вам. Вы что-нибудь хотите сказать мне?»

Почувствовал Чиник, как похолодела спина. Потной рукой через силу вынул пистолет, подумал: все как в кошмарном сне. Лишь отдаленная мысль говорила ему: это действительно во сне.

Гольбах быстро опустил руку в карман брюк и, не вытаскивая револьвера, выстрелил. Пуля обожгла плечо. Вторая пуля капитана просвистела рядом с. виском… но третьего выстрела Гольбах сделать не успел…

На брусчатой мостовой Гамбурга, ведущей от порта к центру, лежал с простреленным сердцем бывший капитан «Эссена» Артур Гольбах. На записке, прижатой камнем к его груди, было написано:

«За офицеров и матросов «Вещего Олега».

Проснувшись ни свет ни заря, Чиник долго лежал с открытыми глазами, даже дотронулся до левого плеча… неужели это только приснилось и теперь все-все надо было пережить снова… Неужели не было выстрелов и еще ходит по белу свету капитан Гольбах?

Не долго оставалось бы еще жить бывшему капитану крейсера «Эссен» Артуру Гольбаху, если бы в этот вечерний час в кафе «Косой парус» не вошел невысокий смуглый господин, одетый по последней моде, с тростью и портфелем с блестящими, будто золотыми, замками. Он отдал и портфель и трость подошедшему метрдотелю, о чем-то спросил его вполголоса и неторопливо оглядел зал, как бы прикидывая, где бы присесть. Увидев за дальним столиком Артура Гольбаха, удовлетворенно вздохнул и тотчас начал искать кого-то еще. Было похоже, что нашел, ибо расположился за бамбуковой занавеской, по соседству с Чиником.

Когда Юрий Николаевич взглядом подозвал кельнера, чтобы рассчитаться, смуглый человек, сидевший за бамбуковой занавеской, негромко произнес по-русски:

— Если не очень спешите, Юрий Николаевич, подсаживайтесь к соотечественнику.

Удивленно и отчужденно посмотрел в сторону незнакомца Чиник, подошел к нему. Присел.

— С кем имею честь, откуда вы меня знаете?

— Вы произнесли слова, которые я собирался услышать и на которые, вполне естественно, заготовил ответ, — приветливо заметил незнакомец, привстал, задернул занавеску. — Мне надо сообщить вам нечто важное. Садитесь, прошу вас, — произнес незнакомец. — Меня зовут Рустамбеков, Назим Керимович Рустамбеков. Я германский гражданин, владелец ювелирного магазина и еще… еще близкий товарищ вашего знакомого Иннокентия Викторовича…

— Соболева?.. — не удержался Чиник.

— Я рад не только тому, что встретил вас… Рад, что не опоздал. Я должен был быть здесь вчера. Но из-за нелетной погоды проторчал полдня в Мюнхенском аэропорту. Слава богу… выпустили самолет. Хотя, на самом деле благодарить бога должен один господин, сидящий в этом же зале. Если не ошибаюсь, вы именно из-за него совершили далекий рейс?

— Не понимаю вас.

— Я прошу вас не делать того, что вы задумали, Юрий Николаевич.

— По какому праву вы решаетесь давать мне советы?

— Преклоняюсь перед вашим благородством и решительностью… Только выслушайте меня. Я не буду многословен. Мне дороги ваши, Юрий Николаевич, безопасность и благополучие. И Сиднея тоже. Очень дороги.

— Я уже сказал, не понимаю вас.

— Не удивляйтесь, придет пора, многое узнаете. А пока я прошу отложить ваше намерение. Нет, не отложить, забыть о нем. Вы очень нужны вашей родине.

— Позвольте полюбопытствовать. Назим Керимович, откуда такая информированность о помыслах незнакомого вам человека.