Полынь-трава
Шрифт:
— Это в ваших интересах. Вы взрослый человек и вызываете к себе доверие. — После чего произнес слова, не очень понятные Чинику: —А что касается вашего зрения… Может быть, это даже лучше.
В тот же день Сидней обо всем сообщил отцу. Тот подумал и сказал:
— Посмотрим, что он предложит. Интересно бы узнать, откуда этот господин.
Мистер Аллан возвратился гораздо быстрее, чем предполагал. Сиднея Чиника пригласили в кабинет помощника ректора. Здесь его ждали два незнакомых господина.
Первый из них беседовал с ним по-английски и по-немецки. Похвалил произношение. Второй, узнав, что Чиник умеет водить машину и фотографировать, произнес; «О’кей».
Потом
Его пригласили на специальные курсы с высокой стипендией.
Он ответил согласием.
Весной 1936 года, проучившись шесть месяцев на военизированных курсах (фото- и радиодело, криптография, «Современное положение в Германии и Европе», «Немецкие обычаи и нравы»), Чиник получил предписание вернуться назад и стать преподавателем истории в первых группах своей же гимназии. Ежемесячно на его имя в Лондонский банк переводилось 60 фунтов.
В начале лета того же года мистер Аллан встретился с Сиднеем и сказал:
— Через месяц на Багамские острова приедет одна семья из Германии. Отец — промышленник. Дочь — красавица. Я бы не взял на себя смелость просить вас подарить свою благосклонность несимпатичной девушке, хотя людям нашей профессии приходится идти иногда и не на такие жертвы. Вам надлежит жениться на юной красавице немке. Ни ее отец, ни сама она не знает об этом ничего. От вас потребуется искусство особого рода.
— Мне позволено задать вопрос? — спросил Сидней. — Я хотел бы знать, как далеко будут простираться мои обязанности перед вашей службой.
— Просто мы с вами теперь не принадлежим себе, господин Чиник. Определено, что вам предстоит работать в Германии. Женитьба на дочери добропорядочного немца… вам известны лучшие способы проникновения в страну, являющуюся потенциальным врагом Англии?
— Мне будет дано время на размышления?
— Ни для размышлений, ни для сомнений, мой друг. Наша служба требует человека всего — с его умом, нервами и сердцем. Поговорка «сердцу не прикажешь» не для людей нашей профессии.
Чиник-старший получил возможность известить Назима Рустамбекова о предложении Аллана.
Рустамбеков ответил, что желает Сиднею счастливой семейной жизни. И что одобряет выбор.
ГЛАВА VII
Сидней Чиник
«Летом 1936 года мистер Аллан сказал, что собирается на Багамские острова, и добавил, что я обязан ехать с ним.
Мама спросила, куда я и надолго ли. Я ответил, что у меня деловое свидание и вернусь скоро.
— Не нравятся мне такие деловые свидания, — произнесла она.
— Сидней парень взрослый, дадим ему немножко больше самостоятельности, — сказал отец. — Только пришли телеграмму, как доехал.
Примерно на четвертый день господин Аллан познакомил меня с семьей Рихарда Функа, владельца мюнхенского кафе «Серебряный кофейник». Вечер за «кингом», затем совместная прогулка на катерах, купание, ужин в ресторане, так же, как обычно завязываются знакомства на пляжах, непринужденно и довольно быстро завязалось и наше. Тот немецкий язык, который я получил дома и в детском саду (между прочим, в этот единственный киндергартен — «обучение на природе немецкому» — с охотой отдавали своих детей высокопоставленные сингапурцы), начинал служить мне службу. Элен, так звали дочь Функа, была стройной, миловидной и достаточно самонадеянной девушкой. Готовилась стать биологом, чтила Дарвина и охотно вступала со мной в споры относительно происхождения человека. При разговоре незаметно
Рихард Функ оказался двоюродным братом быстро поднимавшегося по иерархической лестнице промышленника и финансиста Вальтера Функа1. Я не делал особых усилий, чтобы ближе сойтись с Рихардом Функом, но его дочь…
— Во мне берет верх провинциальный сердцеед, — сказал я ей однажды, — и от его имени мне хотелось бы заметить, что вы начинаете нравиться все больше и больше; я был бы очень признателен за совет, как мне поступить.
Элен ответила, что мне не следует произносить на немецком такую длинную фразу, что я не совсем точно построил ее, после чего спросила, не у малайцев ли научился я столь непринужденно укреплять знакомства, и… несколько дней не проявляла интереса ко мне.
Я имел возможность понаблюдать за Элен со стороны. Она хорошо плавала, спокойно, с неженской выдержкой играла в преферанс.
Постепенно образовался довольно большой круг юных американцев и англичан, старавшихся обратить на себя внимание Элен — кто остроумием, кто щедростью, а кто спортивной подготовкой и умением играть в теннис.
— Ну, как наша немка? Не провороньте ее, — наставительно сказал мистер Аллан. И добавил: — Девушка она действительно интересная, а семья… Очень полезная, может быть, семья.
Через три дня мы с Элен помирились и вместе проводили время. Еще через две недели я сделал предложение.
Начался безмолвный многозначительный торг. Оказалось, что папа Функ собирался открыть филиал «Серебряного кофейника» в соседнем с Мюнхеном городке Фюрстенфельдбрукке, откуда был родом. Он считал, что, облагодетельствовав таким образом родной городок, увековечит свое имя в его истории. Судя по всему, это был папин идефикс. Скажу честно, это мне не очень нравилось, потому что воплощение идеи в жизнь потребовало бы никак не менее двадцати — двадцати пяти тысяч марок, причем это только на первое, так сказать, время. Элен говорила о предполагаемой покупке и о брачном контракте как о чем-то само собой разумеющемся. В ее семье финансовыми проблемами занималась мама. Коротая вечера за картами, мы перекидывались лаконичной информацией, причем обмен был весьма многозначителен. И мать и отец Элен считали, что только финансовое благополучие позволяет смело и надежно смотреть вперед и пускаться в плавание по бурным волнам житейского моря. Я же, рассказывая об этой истории мистеру Аллану, понимал, что все рассуждения родителей Элен останутся разговорами, если я не услышу от него одного-единственного слова: «Да». Он задумался и сказал:
— По-моему, это будет справедливо. Мужчина должен входить в новую семью на равных. Я думаю, что не стоит мелочиться. Скажи Функам, что этот дом в городке… Фюрстен… Фюрстен…
— Фюрстенфельдбрукк, — подсказал я.
— Передай им, что ты готов внести половину за этот дом.
— Половину? — переспросил я, решив, что ослышался.
— Только один совет: ты не сразу скажи, что готов. Когда зайдет разговор непосредственно о деле, задумайся на минуту. Полезно взять в руки пепельницу или что-нибудь, что будет поближе, покрутить и начать долго смотреть в одну точку: или на пепельницу, или на зажигалку, или на портсигар. И будто бы размышляя, прикидывая — так обычно поступают деловые люди, — не торопясь, солидно заяви им, что искал, куда бы приложить капитал, и рад, что такая возможность появилась. Правда, ты не мыслил в масштабах столь далекой страны, как Германия, но… В общем, скажи просто, без всякой сенсации, что готов заплатить… И предоставь это дело мне.