Полыновский улей
Шрифт:
Минуты три возился он в утробе трактора, и все это время колхозники молчали и сочувственно вздыхали. Бабка Мотря, тоже молча, смотрела в окно и втягивала длинным носом керосиновый запах. В ее глазах разгорался огонек. Не сдержав, наконец, накопившейся злости, она крикнула:
— На что любуетесь, горемычные? Теперь эта железина все керосином изгадит: и хлеб, и траву, и воду! Все провоняет!
Никита размахнулся и швырнул в бабкино окно огрызок морковки. Мотря с треском захлопнула раму. По толпе побежал
Отвлеченные старухой колхозники прозевали торжественный момент, когда тракторист обнаружил неисправность и, приняв прежнюю, горделивую осанку, небрежно бросил:
— Эй, кто там? Крутаните-ка ручку!
У радиатора стоял Захарка. Он первый понял, что требуется, и ухватился за ручку. Она подавалась туго. Чтобы сделать полный оборот, пришлось собрать все силы. Р-раз! — и заглохнувший мотор взревел.
— Легкая у тебя рука! — сказал тракторист.
Трактор тронулся дальше, оставляя в воздухе пахучий след.
— Попомните мои слова! — крикнула вдогонку бабка Мотря.
Ее голос потонул в радостном гуле сопровождавшей трактор толпы. Но прошло два дня, и зловещее карканье старухи сбылось.
Утром, за полчаса до выгона коров в поле, со всех дворов раздавался один и тот же звук: сначала звонкое пенье струй, бьющихся в дно пустого подойника, потом тягучее густое журчанье теплого вспененного молока.
Так было и в то утро. Подоив коров, хозяйки начали цедить молоко и, встревоженные каким-то посторонним, неприятным запахом, вспомнили бабку Мотрю. От молока пахло не то керосином, не то еще чем-то острым, тошнотворным.
Село всполошилось. Народ стал собираться у правления колхоза и у соседней сараюшки, приспособленной под гараж для трактора.
Пришел Никодим Прутов. За ним — председатель.
— Что же это получается? — завопила самая крикливая бабенка, притащившая с собой подойник с испорченным молоком. — Вместо радости — гадости?
— В чем дело? — громко спросил председатель.
— А вот попробуй! — Она поднесла подойник к лицу председателя. — Нюхай!
Председатель понюхал с серьезным видом, строго посмотрел на женщину.
— Ты бы еще в керосиновую бочку попробовала доить! Мыть посуду надо, неряха!
В ответ все бабы подняли такую бурю, что, казалось, их не уймешь и до завтрашнего дня. Досталось и председателю, и трактористу, и их родственникам до десятого колена включительно.
Когда председатель из отдельных выкриков составил общую картину происшествия и попытался объяснить странный случай, он понял, что это не так-то легко. Он и сам не представлял, каким образом могло провонять молоко у всех коров в селе.
— Чем поили? — спросил он, напрягая голос.
— Известно чем. Не керосином! — послышался ответ. — Ты нам зубы не заговаривай! Правильно Мотря сказала — испоганили железиной всю
Долго продолжалась перепалка. В нее включился тракторист. Затем на сторону председателя перешла часть мужиков. Но мальчишки не дождались конца: Никита вывел их из шумной толпы и за сараем, в котором стоял трактор, открыл вторую сходку.
— Прохлопал ты, Захарка! — сказал он, как всегда, без обиняков — в лоб. — Это старуха нагадила, а ты и не заметил!
Захарка растерянно заморгал ресницами, а Никита учинил ему настоящий допрос:
— Куда она вчера ходила?
— Никуда... На огород вечером...
— Что там делала?
— Не знаю...
— Долго была?
— Не...
— А ночью?
— Чего ночью?
— Не ходила никуда?
— Спал я... Не слышал...
Лицо у Никиты просветлело.
— Во! — выпалил он. — Тут ты и прозевал! Ночью она и напакостила!
Никита подумал и закончил непререкаемым тоном:
— Объявляю день отдыха! Спите... Ночью спать не придется!
Частоколы почти у каждой избы в деревне унизаны кринками, горшками, подойниками. Так крестьяне сушат посуду. Считается, что выжаренные солнцем, обвеянные ночным ветерком горшки и подойники дольше сохраняют молоко.
— Смотрите!.. Как ратники! — шепнул залегшим у коровника ребятам Васька Дроздов. — В учебнике по истории картинка есть: стоят ратники в шлемах с пиками — точь-в-точь как изгородь с горшками.
Никиту не волновали исторические сравнения. Он жил сегодняшним днем, вернее — ночью. Он не спускал глаз с избенки бабки Мотри.
Где-то скрипнула дверь.
— Замрите! — приказал Никита.
Ребята прижались к нагретой за день земле.
От бабкиной избы отделилась горбатая тень. Мотря постояла на дороге, потом исчезла.
Ребята продолжали лежать — надо было дождаться Захарку. Он появился у коровника двумя минутами позже.
— Ну? — нетерпеливо спросил Никита.
— Пошла! — выдохнул Захарка.
— Видели... Ты толком говори!
И Захарка рассказал все, что ему удалось выведать. Мотря с вечера готовилась к ночной вылазке. Она надергала в огороде целую корзинку чесноку, помочила его в круто посоленной воде. Обмотала длинную лучину старым тряпьем, налила в стеклянную банку какой-то жидкости. Захарка по запаху догадался, что это скипидар. На том и закончились нехитрые бабкины приготовления.
Когда наступила ночь, старуха раза три подходила к печке, чтобы проверить, — заснул ли Захарка. Видно, закралось в душе бабки сомнение: уж очень ей не везло последнее время. Захарка усиленно сопел носом, дрыгал ногами, похрапывал — всячески старался доказать, что спит.