Полюшко-поле
Шрифт:
Какая-то изможденная старуха, перекрестив дрожащей рукой Маяшрина, сунула ему в руки буханку хлеба с крупной головкой чеснока:
— Бери, сынок!
Мажирин молча поклонился добрым людям и скользнул в пролом. На пустынном заводском дворе он нагнал Синокипа.
— Фу ты, черт, чуть-чуть не влопался. Чудак, сразу не сообразил… Эх, голова садовая… Нижней дорогой надо было идти, а мы на виадук… — Шагая по пустым цехам, он успокоился. — Смотри, Сергей, управились наши, все станки вывезли. Ничего врагу не оставили. Такую махину — и под метелочку.
Они укрылись в развалинах литейного цеха и, по-крестьянски
Отдохнув в развалинах, они под вечер покинули ХПЗ и за его стенами увидели большое немецкое кладбище. На березовых крестах чернели каски.
— Эти отмаршировались, — заметил Синокип.
— Далеко шагнула деревянная пехота в поле, — не без радости сказал Мажирин и схватил Сергея за руку: — Ложись!
По дороге процокал конный немецкий разъезд.
— Здесь брешь. Вы, товарищ комдив, не ошиблись. Она охраняется только подвижными отрядами, — повеселел Синокип.
В сумерки они пересекли шоссе и углубились в молчаливую степь. Шагая без остановки, комдив посматривал на зеленую стрелку компаса. Было за полночь, когда они вошли в рощу, и здесь их окружили заждавшиеся бойцы. После радостных приветствий и расспросов о Харькове голодные люди набросились на принесенную комдивом пищу. Когда они немного подкрепились, Мажирин сказал:
— Ребята, последний марш, последний бросок. Пошли!
Как только забрезжил рассвет, на берегу степной речушки Студенок Мажирин развернул карту.
— Далеко еще топать, товарищ комдив?
— Где же та линия фронта?
— Все идем и идем, а наших не видать…
Комдив ступил на деревянный мосток, и вдруг с бугра загремело:
— Стой! Кто идет?! — К мосту по тропинке спускались вооруженные бойцы со звездочками на ушанках.
— Ведите нас к командиру. Мы из окружения вышли, — сказал Мажирин и почувствовал, как от сильной радости не хватает в груди воздуха и в глазах закипают слезы.
— Откуда, братцы, топаете? — спрашивали с бугров пулеметчики.
— Из Киева…
— Да ну? — удивлялись в замаскированных окопах бойцы и сочувственно посматривали на окруженцев. — То-то у вас гривы отросли.
«Вот мы и перешли линию фронта», — шагая по звонким бревнам, думал Мажирин. Он задержался на середине мостика и огляделся вокруг, стараясь навсегда запомнить местность, где он снова стал свободным человеком. Поднималось солнце. Впервые за три недели не надо было скрываться в лесах и оврагах от всего света. Сколько дней ждал он этой минуты! И вот она наступила! Линия фронта! Заветная черта, о которой он думал в пятисоткилометровом походе, оказалась узкой речушкой Студенок, обозначенной на карте Генерального штаба Красной Армии едва заметной синей жилкой.
17
Звонко щелкая шпорами и поигрывая неизменным красно-синим карандашиком, командующий сухопутными войсками фельдмаршал фон Браухич привычно скользил по ковру вдоль огромного стола, с гордостью поглядывая на детище генерального штаба — оперативную карту, так тщательно и с таким вдохновением подготовленную генерал-полковником Гальдером для похода на красную Москву. Браухич не сомневался в том, что каждый штрих на карте — это уже история вермахта, знак прозорливости
Пока немецкие войска после внушительной победы под Киевом занимали новые исходные позиции, сам стратег Германии Браухич, казалось, кружился в вихре будущего «Тайфуна». Мечты о походе, штурме и взятии цитадели мирового коммунизма рассеивали пороховой дым над полями будущих сражений и несли его на двух могучих крыльях блицкрига: танках и авиации — к главной цели: победе. Наконец-то после долгих колебаний и споров Гитлер сделал смелый шаг: пошел навстречу руководству генштаба и в обращении к войскам заявил: «Вся подготовка к атаке на Москву, насколько это было в человеческих силах, закончена. Сегодня начинается последняя, решающая битва этого года».
По мнению Браухича, генеральное наступление на столицу большевиков имело стопроцентную перспективу на успех. После всестороннего обмена мнениями с Гальдером и Хойзингером, точного анализа сложившейся обстановки с Боком, Леебом и Рундштедтом командующий сухопутными войсками воспрянул духом. Трезвая оценка событий пока исключала главную опасность: войну на два фронта. Время продолжало работать на Германию, и по отношению к России можно было применить испытанную стратегию «буйвола», навалиться всеми вооруженными силами. Так уже навалились на Польшу, Данию, Норвегию, Голландию, били поодиночке Бельгию, Францию, Югославию и Грецию.
Западная граница не вызывала тревоги у Браухича. Откроют ли союзники России незамедлительно второй фронт? На этот вопрос опытный руководитель разведки адмирал Канарис давал отрицательный ответ. Вспомнив недавнее заявление министра иностранных дел Великобритании Идена о том, что «британское правительство думает о десантах во Францию», фельдмаршал невольно усмехнулся: «И это после Дюнкерка?!» Но дело, конечно, не только в поражении английских войск на побережье Ла-Манша. В основе политических систем России, Великобритании и США таятся самые непримиримые противоречия, и они сведут на нет согласованность действий и надежный союз антигерманской коалиции. Эти противоречия спасут «третью империю». В Англии есть верные друзья рейха, и на страницах влиятельных лондонских газет уже звучит их голос: «Русские тайно стремятся к победе международного коммунизма». Не дремлют и заокеанские единомышленники в радиовещательных кампаниях. «Союз с большевистской Россией — временный брак по расчету», — уверяют они жителей американской столицы.
Скоро наступит тот желанный час, когда союз России, Англии и США развалится.
Отличный знаток военной истории, Браухич с юных лет горячо обожал своего кумира Фридриха II. Прусскому королю старался подражать и фюрер империи Гитлер. Опыт Семилетней войны наталкивал Браухича на одну очень нужную мысль: «Фридрих II, как никто из германских полководцев, умел всегда использовать несогласованные боевые действия противостоящей Пруссии коалиции. Кончина императрицы Елизаветы в корне изменила русскую внешнюю политику, спасла тогда Пруссию от военной катастрофы. То благодатное чудо свершилось в далекие медлительные времена. А в наш бурный век, когда политика меняется с быстротой морского ветра, каждый день может принести новые веяния и перемены».