Полюшко-поле
Шрифт:
— Что делать, Федор?
— Подожди, Павел… Сейчас что-нибудь придумаем… — Комдив бежит вперед и вперед, всматриваясь в местность.
Следом спешит комиссар.
— Вон три домика на отшибе… Давай, Федор, займем их…
Комдив не отвечает. Он бежит все дальше и дальше. Комиссар едва поспевает за ним.
— Федор, остановись! Пока не поздно, давай займем домики…
— Есть, Павел, выход. Мы спасены! Поднимайся сюда, быстрей! — кричит с бугра комдив.
Коновалов сначала с недоверием посматривает на Мажирина.
— Озеро, Федор, озеро! Нет, это не мираж…
А комдив машет рукой. Он зовет курсантскую роту. В низине в сизых камышовых зарослях на добрую тысячу метров тянется широкое, розовое от зари озеро. За ним, всего в каких-нибудь двух-трех километрах, сверкает узкой полоской Трубеж и до самого горизонта растекается синее пятно леса.
— За мной, ребята, вперед! — командует комдив и на ходу ободряет курсантов: — Сама природа пришла нам на выручку. Видите, какой топкий луг. Близко к озеру танки не подойдут.
А в селе немцы поспешно заводят моторы. Слышно, как нарастает гул. Фашистские танки разворачиваются, они принимают линейный боевой порядок. Черные приземистые машины с грозным рокотом ползут к озеру.
— Бегом! — звучит команда комдива.
Тяжело дышат курсанты. Под ногами зыбкая, болотистая почва. Приходится прыгать по кочкам. Липкая грязь попадает за голенища. Трудно вытащить сапог из топи. Но комдив доволен, он рад.
— Это то, что нам нужно, ребята, — повторяет Мажирин и, когда рота приближается к высоким камышовым зарослям, громко приказывает: — Занять круговую оборону. Первый взвод — справа, второй — слева, третий — с тыла и фронта. Пулеметы в центре. Открывать огонь по моей команде. По местам!
Он первым входит в прозрачную воду. Набегает волна. Ледяная влага проникает в сапоги, и ему приходится стиснуть зубы. От холода ноги сводит судорога. Но за спиной лязгают гусеницы. Мажирину становится жарко, когда над его головой пулеметные очереди срезают пушистые кисточки камышей.
Следом за комдивом цепью идут курсанты. Булькает вода, со дна поднимается ил. Кое-где у берега на волнах качаются одинокие белые лилии. Их сморщенные желто-серые круглые листья напоминают Мажирину лица зловещих утопленниц. Вода по колено, по пояс, по грудь.
Он чувствует топкое дно. Ему трудно передвигать ноги, но еще одно усилие — и можно дотянуться рукой до темно-коричневого островка, покрытого болотным мхом.
На шаткий островок приходится взбираться, как на льдину. Это гнилой камыш. Он много лет пролежал в озере, и время, спрессовав его, превратило в плавучие островки. И каждый островок — надежный плот. Он не тонет. На нем может удержаться отделение и даже станковый пулемет.
Немецкие танкисты обрушивают на камышовые заросли шквал огня. Бешеный обстрел нарастает. Патронов башенные стрелки не жалеют. Длинные пулеметные очереди — это своеобразный ультиматум: всех уничтожим,
Но пока обстрел не приносит никакого вреда. Мажирин видит: пули ложатся вдали от плавучих островков, они почти посреди озера поднимают брызги и пенят воду.
Притаились на топком берегу, залегли в звонких камышах, прильнули к жесткой болотной траве боевые дозоры.
Рыжкин, Синокип и Силкин следят за противником. По горло в воде приходится пробираться на КП связным. Немногословны устные донесения:
— Товарищ комдив, тридцать танков T-III обстреливают озеро.
— Товарищ комиссар, танки остановились в ста метрах от берега. Дальше они не пойдут, топь.
Связь с боевыми дозорами поддерживает адъютант комдива Коровкин. Он бродит по озеру, словно длинноногий аист. Хорошо великану — в самых глубоких местах вода ему по пояс. Да вот только одна беда: пулеметным очередям чаще кланяться надо. И уже адъютант без нарядной фуражки. То ли потерял в камышах, то ли пуля сбила.
Комиссар дышит на озябшие руки и переползает на новое место. Там, где он лежал, гнилой камыш прогнулся и выступила жижа.
— Ты слышишь, Федор, я засек время… Семьдесят пять минут обстреливают нас танки… И моторы работают на полную мощность…
— Мотор тоже оружие, на психику действует…
Ответ комдива звучит так громко, что даже на соседних островках оглядываются курсанты. У самого берега Коровкин прижимает к уху ладонь, словно спрашивает: «Что-что?» Мажирин подает ему знак: «Иди вперед. Все в порядке». И сам невольно усмехается. Над озером тишина, а он гремит, как гром.
— Немцы что-то задумали, Федор… Давай воспользуемся затишьем и уйдем за Трубеж в болотистые леса, — предлагает Коновалов.
— Заманчиво отцепиться от такого дьявола. Но за нами следят. Если мы выйдем из озера, нас нагонят и гусеницами раздавят.
— Надо до вечера держаться за каждую камышинку, — советует Руднев.
— Только так, — соглашается комдив. — Наша крепость — болото.
— Коровкин спешит к нам. Что-то дозоры заметили, — приподнимается на локтях комиссар.
Тишина. Задорными петушками бегут волны к плавучим островкам. Поскрипывают на ветру переломленные пулями камыши.
— Товарищ комдив, из села вышла пехота. К озеру приближаются цепи немецких автоматчиков численностью до батальона, — приносит новую тревожную весть Коровкин.
— У фашистов налаживается взаимодействие, — замечает комдив. Он становится на колени и прижимает к глазам бинокль.
Цепи автоматчиков поравнялись с танками. Пехотинцы топчутся возле машин, курят, а их командиры разговаривают с танкистами, показывают руками на озеро, стараются выяснить боевую обстановку. Минут через десять по команде какого-то пехотного начальника цепи выстраиваются. С каждым шагом автоматчики пригибаются все ниже и ниже: идут они так, словно в лицо им бьет ураганный ветер.