Ползучий плющ
Шрифт:
– А! Да, понятно. Пока мы здесь, вы не против, если констебль Хэррик быстро осмотрит дом? Это совсем не официальный обыск, но нам лучше взглянуть, если вы не возражаете. Надеюсь, вы понимаете, какого рода отчет о нашем визите я должна представить своему начальству.
– Конечно. Заперта только дверь в сад. Ключи справа от нее, за занавеской. Если вам что-нибудь понадобится, констебль Хэррик, крикните.
– Хорошо.
– Значит, вы вообще никогда не общались с Шарлоттой, так с ней и не познакомились? – спросила Кэт, как только Хэррик вышел.
– Совершенно верно. –
– Почему это огорчает вас, сэр? – спросила она, пытаясь скрыть остроту своего интереса.
– Потому что я впервые сожалею, что был так упрям.
– Почему же?
– Если бы я знал ее, я мог бы помочь. Мог бы представить, что могло с ней случиться. Это… – Он покачал головой. – Как Антония? Вы ее видели?
– Нет, сэр. С ней сейчас разговаривают мои коллеги.
– Боже! Надеюсь, что с ней все хорошо. С Шарлоттой, я имею в виду. Антония-то справится практически с чем угодно, но любая четырехлетняя малышка, столкнувшаяся… – Он умолк. Кэт внимательно наблюдала за его переживаниями. Через минуту он снова заговорил: – Вы думаете, она все еще?..
– Не могу сказать, сэр, – быстро ответила Кэт. – И думаю, лучше эту тему не обсуждать. В последнее время мы слишком много слышим о том, что случается с маленькими детьми, которых похищают, а все может быть не столь плохо. Скоро у нас будут новости. Обычно они приходят довольно быстро.
– Да? А разве не было случаев, когда проходили недели, прежде чем обнаруживали тело, иногда годы?
– Тело, сэр?
– Разве таких маленьких обычно не убивают?
Способен ли нормальный человек, спросила себя Кэт, задать такой вопрос о ребенке, который может быть его собственной дочерью? До сих пор голос его сильно дрожал, однако этот вопрос он задал таким тоном, словно спрашивал о стоимости чая. Даже если он и убедил себя, что его жена забеременела от другого, он не мог не гадать все эти годы, не ошибался ли он. И теперь, когда ребенок, возможно, мертв, ему следовало бы быть более взволнованным.
– Где вы были вчера днем?
– Здесь, готовился к занятиям на следующей неделе, потом вывел собаку на обычную прогулку.
– Понятно. С вами кто-нибудь здесь был?
– Нет. Моя жена ведет семинар – это была первая часть курса, который завершается сегодня, – и она вернулась домой только около шести. И, насколько я помню, никто не звонил и не приходил. Поэтому никаких свидетелей у меня тоже нет. Извините.
– А соседи? Они могли вас видеть?
– Могли. Но у нас в округе очень воспитанные люди, они не суют нос в чужие дела. И я не выходил в сад и не включал тяжелый рок, ничего в этом роде. Вам придется поверить мне на слово.
– Вообще-то это не в нашем стиле, – раздался позади Кэт голос Хэррика. Она оглянулась через плечо. Он коротко, разочарованно покачал головой.
– Закончил, Сэм?
– Да, сержант.
– Что ж, большое вам спасибо, мистер Уэблок. Вы нам очень помогли. Вот мой номер, на случай, если вы что-нибудь услышите или вспомните о чем-нибудь, что окажется нам полезным. Вы позвоните нам?
– Если у меня будет что сказать, – сказал он с более теплой улыбкой. – Но
– Может быть, но кто знает. Вы учитель, сэр?
– Совершенно верно. Преподаю в местной начальной школе. – Он скромно рассмеялся, отчего Сэма Хэррика чуть не стошнило. – Один из немногих оставшихся мужчин. В отличие от других, я по-прежнему считаю, что заставить детей осваивать основы знаний с удовольствием – самая важная часть работы учителя.
– Вы любите детей? – спросил Сэм, даже не пытаясь изобразить благожелательность.
– Да, констебль Хэррик. Я очень их люблю.
– Тогда почему у вас нет своих детей?
– Полагаю, этот вопрос выходит за рамки вашей компетенции. – Он перевел взгляд с Хэррика на Кэт Лейси и обратно.
– В данных обстоятельствах, сэр, – спокойно напомнила она ему, – думаю, почти любой вопрос законен. Вы так не считаете?
– Может быть. Хорошо! У нас с женой, моей второй женой, пока не получается. И для нас обоих это не самая приятная тема. Но вы можете проверить у местного врача, если вам нужно подтверждение. Мы оба наблюдаемся у него, и он все о нас знает.
– Спасибо, – сказала Кэт. – Вы не могли бы дать мне его имя и адрес?
Уэблок продиктовал, а затем поднялся, словно ожидая, что они уйдут.
– Никто из учеников вашей школы не пропадал, не попадал в группы риска, не получал необъяснимых травм? – внезапно спросил Сэм. – Ничего такого, сэр, о чем нам следовало бы знать? В вашем классе или в других?
– Нет, констебль, ничего подобного не было.
– Но вы согласны, что такое случается? – спросил Сэм, и голос у него, на взгляд Кэт, звучал так, словно он пытался загнать Уэблока в угол. Она решила дать ему еще немного воли, прежде чем вмешаться.
– Судя по газетам, конечно. Но сам я ни с чем подобным не сталкивался и постепенно прихожу к выводу, что подобных происшествий гораздо меньше, чем полагает большинство людей.
– Да, в самом деле? Вы лично знакомы с педофилами, сэр?
– Нет, констебль, не знаком.
– Некоторые говорят, что их надо лечить, сэр, а не наказывать. Как вам такая точка зрения?
Бен Уэблок вздохнул и прислонился к уродливой горчичной стене, сунув руки в карманы своих широких вельветовых брюк.
– Все нарушающие закон должны быть наказаны. Но любой, кто неправильно обращается с детьми, нуждается в просвещении и лечении, чтобы…
– Лечении, сэр? – Голос Сэма Хэррика наполнился отвращением.
– Чтобы заставить их осознать преступность своего поведения, – ровно произнес Бен, на которого, по-видимому, никакого впечатления не произвел ни тон полицейского, ни презрение, написанное на его лице. – Да будет вам, констебль, не разыгрывайте удивление. Вы должны знать, что они говорят. Например, «ей это понравилось», «она со мной заигрывала, напрашивалась на это», «мне это не причинило никакого вреда, почему это должно повредить ему?». Таким людям нужно внушать, что они не должны переступать эту черту. И их нужно заставить признать, что они причиняют зло, когда переходят данную черту.