Помеченный смертью
Шрифт:
– Принимай студента, – сказал Даруев. – Чего-то когда-то он мог, а что сейчас умеет – загадка.
Инструктор скользнул по лицу молчаливого Рябова быстрым оценивающим взглядом и тут же отвел глаза.
– Пусть постреляет в свое удовольствие, – сказал Даруев.
– Из чего?
– Из рогатки, – не удержался Даруев.
Рябов и бровью не повел.
– Из чего стрелять будем? – осведомился у него Даруев. – Что у тебя любимое?
– «Магнум».
– Пистолет, что ли?
– Да.
– Дай ему «магнум», Алексеич, – распорядился
– У меня все есть.
Когда Рябов взял в руки оружие, Даруев отступил на шаг и следил за происходящим заинтересованно. Рябов извлек обойму, убедился, что все патроны на месте, вогнал обойму обратно в рукоятку, стал правым боком к белеющим впереди мишеням, замер на мгновение и внезапно, так что Даруев даже дрогнул от неожиданности, открыл огонь. Из тупого рыльца «магнума» уходили одна за одной пули. Алексеевич прильнул к зрительной трубе и, когда, стрельба прекратилась, сказал, не отрываясь от трубы:
– Для начала неплохо.
Он, наверное, был скуповат на похвалу. Все пули легли в яблочко.
– Дай ему винтовку, – попросил Даруев.
– Какую?
– Любую, Алексеич.
Рябов спокойно и, как показалось Даруеву, с затаенным интересом взял в руки ружье. Это была восьмизарядная винтовка.
– Покажи, что можешь, – предложил Даруев.
Рябов в несколько секунд расстрелял обойму. Результат был не хуже, чем при стрельбе из «магнума». Даруев удовлетворенно кивнул.
– Дай ему еще патронов, Алексеич. И свет погаси.
– Совсем? – опешил инструктор.
Даруев подумал.
– Здесь, на рубеже, оставь одну лампочку, – сказал он, поразмыслив. – А мишени затемни.
– Их не будет видно.
– Мишени затемни! – упрямо повторил Даруев, почему-то раздражаясь.
Погас свет. Мишени едва различимо белели в дальнем конце тира. Алексеич с сомнением поглядывал на Рябова, но ничего не говорил, помалкивал до поры. Рябов чуть помедлил, прежде чем начать стрельбу, и вдруг, снова неожиданно, как и прежде, открыл огонь. Когда он расстрелял обойму, Алексеич осветил мишени, прильнул к зрительной трубе и вздохнул.
– Что? – нетерпеливо спросил Даруев, отстраняя инструктора.
– Я же говорил! – беззлобно сказал за его спиной Алексеич.
Результаты были хуже. Три выстрела из восьми оказались точными, остальные – так себе.
– В темноте ни один человек не попадет в цель, – сказал Алексеич и развел руками. – Природа! С ней не поспоришь!
Даруев стоял перед ним, досадливо закусив губу. Он не ожидал такого результата.
– А при свете хорошо стреляет, – подсластил пилюлю Алексеич.
– Он стрелял при полной темноте! Без промаха! Без единого промаха! Со стопроцентным результатом! – процедил сквозь зубы Даруев. – И я это видел своими глазами!
Инструктор с сомнением посмотрел на него.
– Это было! – упрямо твердил Даруев. – В девяносто первом году. В этом самом тире. При мне. И он опять будет так стрелять, уже через
И таким тоном это сказал, что инструктор понял – ему задание.
– Это невозможно, Геннадий Константинович, – произнес инструктор, старательно и четко выговаривая слова.
Он знал, что задание или отменяется сразу, или не отменяется никогда. И чтобы сейчас это невыполнимое задание отозвали, он старался говорить веско и доходчиво. Хотел сказать еще что-то, но не успел, потому что Даруев произнес, будто и не слышал последних слов инструктора:
– Ты не будешь ничему его учить. Только восстановишь навыки. То, что он знал. Он знал это. И знает. Просто забыл. Помоги ему вспомнить.
Тогда, в девяносто первом, Рябов выбивал сто очков из ста при практически нулевой видимости. Потому что та единственная акция, к которой его готовили с середины девяностого года, должна была завершиться успешно первым произведенным выстрелом. Второй раз выстрелить Рябову могли не дать. У человека, которого Рябов должен был застрелить, была очень хорошая охрана. Самая сильная охрана в стране, которая тогда еще называлась СССР.
18
Рябов обедал в крохотной, на два десятка мест, столовой, в которой не было никого, кроме него. Его привел сюда Даруев, взглянул на часы и сказал четко и сухо:
– В семь тридцать, в двенадцать тридцать и в восемнадцать часов – прием пищи. По пятнадцать минут.
Сказал и вышел. И почти сразу из противоположной двери выскользнул молчаливый парень в белом поварском одеянии, поставил поднос с блюдами на стол и исчез, даже не взглянув на Рябова. Место Рябову он определил не очень удачное, в углу, и Рябов поднос переставил на соседний стол, ближе к окну.
Ел сосредоточенно, будто выполнял работу. Со стороны посмотреть – очень человек озабочен, а на самом деле – обычное состояние Рябова. Всегда собран и готов. К чему готов? К тому, что прикажут.
Он уже добрался до компота, когда в столовую вошла девушка. То, что это девушка, Рябов сначала даже не понял – на ней была камуфляжная форма, точно такая же, как на самом Рябове, и прическа была короткая. И только когда она остановилась против Рябова и заговорила, он понял, кто перед ним.
– Это мое место, – сказала девушка.
Серые, со стальным блеском глаза смотрели холодно-испытующе. Рябов подвинул к себе тарелку с маковой булкой, невозмутимо пожал плечами. Отпил из стакана компот, и вдруг девушка быстрым движением смахнула на пол тарелку с булкой. Рябов от неожиданности не поперхнулся, но замер, глаз не поднимал, и казалось, будто он рассматривает что-то в своем стакане, а на самом деле – размышлял, долгие две или три секунды, это было для него много, непозволительно много, обычно он решения принимал мгновенно, а здесь, наверное, немного растерялся от неожиданности, но когда он через три секунды поднялся медленно и внушительно из-за стола, он уже знал, что будет делать.