Помело для лысой красавицы
Шрифт:
Оксана же, не заметив подвоха в моих словах, обрадовалась.
— Ох, Марьюшка, ты просто камень с души мне сняла! Не буду тогда мешаться, побегу тебе лекарство завезу. Ты его пьешь, не забываешь?
— Дай тебе Бог здоровья за доброту тебе! — с чувством сказала я, донельзя растроганная. И — мне показалось или действительно? — но крошечная искорка сорвалась с мизинца и ее унесло в приоткрытое окно вверх. В небеса.
После разговора с Оксаной я прикинула по времени и позвонила Вишневскому.
— Привет, — обрадовался он.
— Привет, —
— Дорогу ко мне помнишь?
— Конечно, — еще б не помнить! Он через два дома от дяди Мони жил!
— Ну тогда жду.
— Скажи хорошее, — вдруг потребовала я, улыбаясь до ушей. Мне просто не хотелось с ним прощаться на самом деле.
— Ты хорошая, — в тон ответил он.
— А еще? — капризно надулась я.
— Мне с тобой хорошо. А что ты хочешь услышать? — голос его был ласков, словно солнышко в весенний день, и я с секунду боролась с собой.
Я хотела чтобы он мне сказал «Я тебя люблю».
— Ладно, до встречи, — буркнула я и положила трубку.
«Это просто эгоистичные комплексы ребенка, которого не долюбили в детстве. Вследствие этого теперь у тебя возникает желание нравиться парням, чтобы они своим восхищением компенсировали тебе дефицит тепла. Однако не следует забывать …», — вещал внутренний голос в моей голове.
«Заткнись, а», — с досадой сказала я ему и стала получше следить да дорогой — я уже была близка к городу и трафик стал гораздо оживленнее.
«Юпитер, ты сердишься… », — коротко хохотнул голос на прощание.
А я с тоской думала о том, что мне абсолютно не хочется выманивать у Вишневского кольцо. Я не знала как я это сделаю, но сердце холодело от дурного предчувствия, что ему это не понравится.
В городе я заехала в маленький ресторанчик выпить кофе — желудок противно сжало, и я только сейчас вспомнила, что я себя, бедную, целый день не кормила. Между тем на город уже опустился вечер и в ресторанчике на столиках горели свечки, поставленные на пузатые бутылки.
— Кофе со сливками, и в нормальную кружку, а не в наперсток, — продиктовала я официантке. — И пирожных пару штучек не забудьте.
Народу было немного, в зале не зажигали люстры, и пламя свечей да косые полоски света из приоткрытых дверей выхватывали из сумрака фигурки официантов, гостей, рисуя причудливые тени.
Зажглась еще одна свечка, осветив на мгновение фигуру парня со спины, и сердце дало сбой. Парень же переставил подсвечник на край рояля и откинул крышку. Я с первых же нот угадала мелодию. «Лунная соната». Квинтэссенция нежности и печали. Когда ничего поправить нельзя, но и разлюбить — свыше сил.
Я не отрываясь глядела на руки музыканта, порхавшие над клавишами — неспешно, любовно оглаживающие их. Загорелые, темные кисти на фоне ослепительно белых манжет, выглядывающих из—под смокинга.
На темную челку, падавшую вниз.
На чеканный, медальный профиль, полускрытый сумраком.
— Димочка, —
Я ловила каждое движение, боясь вздохнуть и прогнать наваждение. Я синхронно наклоняла голову вслед за ним, любуясь и запрещая себе неверить. Сказки — они случаются. И он встанет, подойдет ко мне и обнимет, — сильно — сильно, словно пытаясь два кусочка пластилина слепить в один. И я скажу : «Любимый, где тебя так долго носило?» А он…
Музыкант закончил сонату и потянулся к нотам, лежащим сбоку. И свеча на одно долгое мгновение высветило его лицо.
Не Димкино.
Наваждение кончилось…
Мой отрешенный взгляд заметил кофе с пирожными около меня (и когда успели принести?), я встала, положила на стол деньги и пошла к выходу. Я шла, кое — как удерживая пелену слез в глазах, не дать им пролиться на людях.
На двух недостижимых полюсах…«Димочка…», — беззвучно плакала я.
расселись черный дрозд и белый аист —Любимый…
Мы встретимся с тобой на небесах!Больше у меня не было сомнений. Не было ни страха, ни упрека в моем сердце. Следовало поскорее закончить с делами.
Я села в машину и долго тупо смотрела на вечерний город за окном, пытаясь успокоиться. Потом смахнула слезы и поехала в студию ногтей, чтобы сделать себе потрясающий прозрачный маникюр со стразами и росписью. Я собиралась таким нехитрым приемом привлечь внимание Вишневского к украшающему правую руку кольцу. Мне не было его жалко больше. Мне неважно было, что он потом подумает.
Жить — это так утомительно.
Я хотела покоя.
Вечного покоя.
Я допускала мысль, что там, за гранью, не будет Димки. Однако я точно знала, что там не будет и проблем, навалившихся на меня. Мне двадцать восемь, совсем немного по сути, я еще маленькая и глупая, и не мне играть в эти взрослые игры. И я хотела одного — воткнуть совочек в песочницу завершающим жестом, и уйти от нее подальше.
Играйте дальше сами.
А я безумно устала жить.
— Где была? — тоном ревнивого мужа спросил Вишневский с порога, хмуро глядя из-под очков.
— Дела, — спокойно ответила я.
Он дал мне снять сапожки и куртку, после чего обнял и попытался поцеловать. Я едва заметно поморщилась.
— Ты чего? — слегка отодвинулся Вишневский и внимательно посмотрел мне в глаза.
— Я устала и хочу есть, — спокойно солгала я. Кстати не так уж и солгала. Но в любом случае я не желала его нежностей. Я желала от него только кольцо. Я хотела скорее закончить со всем этим и убраться к Димочке.
— Тогда беги в спальню, а я сейчас туда поесть принесу, хорошо?