Помело для лысой красавицы
Шрифт:
— Ты отдаешь мне кольцо? — не поверила я.
— Ты же так старалась его у меня украсть, — пожал он плечами. — Забирай.
— Сколько я тебе за него должна? — с облегчением спросила я. Как все славненько разруливается…
Вишневский странно посмотрел на меня, поглядел на часы и сказал:
— Ничего ты мне не должна. И у тебя пять минут на сборы, если на шестой минуте будешь тут — сдам в милицию. Я не хочу тебя больше видеть.
И он повернулся, чтобы уйти.
— Саша, — вскрикнула я.
Неправильно, все так неправильно. Если он уйдет и мы не поговорим, я этого не переживу. Мне страстно хотелось показать
И он — он считает меня красивой…
— Время пошло, — сказал он не оборачиваясь. И ушел.
Я посидела с минуту, глотая едкие слезы, потом встала, в спальне натянула джинсы и пошла к выходу.
Вишневский сидел в холле на диване и читал газету.
— Ничего больше не прихватила? — осведомился он, глядя на меня из-под очков.
Я не глядя на него обулась, схватила куртку и вышла прочь.
Черт его знает как я доехала до дому. На дорогу практически не смотрела, погруженная в мысли. Мне просто повезло, что на ночных улицах практически нет ни машин, ни тем более пешеходов. Спят добрые люди в это время. Спят, прижавшись боком к супругу, отдыхая после рабочего дня, чтобы утром продолжить свои социально полезные функции. А другие личности — асоциальные — как раз и сменяют их на улицах города. Неуколотые наркоманы бродят по темным дворам, в страстной надежде наткнуться на подвыпившего мужика, которому можно приставить нож к боку и вывернуть карманы. Сутенеры на неприметных машинках развозят девушек по домам к клиентам. Гаишники поджидают свое счастье — полночного нарушителя, дабы после смены было на что попить пивка и в заначку от жены припрятать несколько бумажек.
И я, Магдалина Потёмкина, отлично вписываюсь в этот ночной мир.
Меня приняли бы наркоманы — мне понятна их грань правды. Я знаю, как можно лишить человека имущества, оправдывая себя тем, что у него еще есть, а у меня — вопрос жизни и смерти. Я понимаю их, у которых выбор небольшой — или агония ломки, или обчищенные карманы мужичка. Я понимаю их, потому что украла кольцо у Сашки не по злобе — таковы были обстоятельства.
Мне понятна грань девушек по заказу. Секс — для них не способ проявления чувств. Секс — это не распутство, это их работа, способ достижения цели. Кому-то надо на пропитание, кто-то их просто пропьет-проколет. На это не идут от хорошей жизни. На это идут не из-за природной развращенности и отсутствия элементарной морали — только когда нет выбора. И я тоже занималась с Вишневским не любовью — но сексом. Я всего лишь хотела быть к нему поближе. Другого пути подобраться к кольцу не было.
Мне понятна и грань гаишников. Да, я, сидя за рулем — я их понимала — и оправдывала. У них есть свои обязанности, за которые им платили зарплаты, и маленькая привилегия — наказывать зазевавшихся. Я понимала их — я сама присвоила себе такую же привилегию, только вот Вишневский оказался вовсе не таким дураком, как я думала.
Вернее, дурой все это время была я. Что я вообще о себе вообразила! Мне двадцать восемь лет, я младше его, и образование у меня — четыре класса, пятый коридор. А Вишневский — да, он очень мягкий и добрый, но уж никак
И он — он считал меня красивой…
При мысли об этом мне захотелось побиться своей дурной головой об руль.
«Ты получила кольцо, довольствуйся этим», — жестко сказал внутренний голос.
Я молчала.
«Или хавай пирожок, или have it, в общем»
«А почему с вкраплениями инглиша?», — вяло отозвалась я.
«Перевести адекватно не могу», — честно признался голос.
«Ааа».
«Но ты все равно ведь поняла меня».
«У меня образование — четыре класса, так что брысь», — устало ответила я.
«Золотая медаль у тебя, а не четыре класса», — едко напомнил голос.
Конечно я вспомнила эту английскую поговорку и поняла его.
Кольцо, лежащее в кармане, способствовало пониманию абсолютно всего и всех.
Есть поступки — и есть аргументы, способные высветить грань правды любого преступления.
И оправдать.
Вот только почему же я сама-то себя не могу оправдать?
Всю ночь я не спала. Бродила по Интернету, пыталась играть в игрушки, зверски прокачала пресс. Хотела растолкать Ленку, однако гостевая спальня на втором этаже оказалась запертой изнутри на замок. Тогда я нашла принесенные Оксаной фотографии Вишневского и долго всматривалась в них. С чего я когда-то решила, что он некрасив? Он добрый, светлый и очень красивый. Другого такого больше нет. Другой бы мне такое устроил, что мало бы не показалось. А он — просто во мне разочаровался.
Подумав об этом, я заревела, утирая слезы своей второй нечаянной кражей — Сашкиной клетчатой рубашкой. Я в расстройстве сгребла ее вместо своей блузки в темноте спальни, когда Вишневский меня выгонял из своего дома. Рубашка была затасканной, на рукаве зияла дырка по шву, а воротничок был засален. А я куталась в нее плотнее, словно в драгоценную шубу из баргузинского соболя.
Несколько раз я пыталась позвонить ему. Возможно, он и не бросит трубку. Возможно, он выслушает меня. Но в любом случае — я услышу его голос.
Домашний телефон он не брал, а сотовый был отключен. А я все набирала и набирала — зачем? Кто знает. Я маленькая и глупая.
В шесть утра я решила сдаться. К чему все это? Кольцо у меня — чего еще мне в самом деле надо? Я хлебнула настоя для бодрости, почистила зубки и пошла завтракать.
Я даже смогла напевать песенку, пока готовила тосты с йогуртом.
— Привет! — раздалось от двери, я подпрыгнула с перепугу, и сердце уже привычно ухнуло вниз.
В дверях стояла Ленка, сонно щуря заспанные глаза.
— Блин, ты хоть предупреждай! — с досадой проговорила я.
— Вот я и предупреждаю, — мирно отозвалась она. — Ты чего готовишь?
— Ничего я не готовлю, — буркнула я. — Хлеб в тостер засунула, потом йогуртом помажу и привет.
— Гробишь с малолетства желудок, — неодобрительно покачала она головой.
— Хм, — я в изумлении посмотрела на нее. — Нашла малолетку! Да ты, Ленка, никак забыла, что я с тобой в одном классе училась?
— Я замужем была и вообще, у меня сын, — с непререкаемым авторитетом возразила она. — А у тебя — ни ребенка ни котенка. Так что иди, заправляй кровать, умывайся и чисти зубы, а я пока нормальный завтрак сделаю.