Поменяемся?
Шрифт:
Отперев номер, сразу иду в ванную. Чищу зубы и раздеваюсь до трусов. Вообще-то я привык спать без них, но недели две можно и потерпеть. Про уважение чужих границ Агния верно подметила.
Вспомнив об этом разговоре, я закрываю тюбик пасты, а щётку кладу в стакан.
А потом ненароком обнаруживаю розовый кусок марли, висящий на полотенцесушителе. При внимательном рассмотрении он оказывается трусами моей соседки.
Я раздражённо лязгаю зубами.
Ну и что там о личных границах? С чего Агния решила, что
Выйдя из ванной, я обнаруживаю, что Агнии хватило часа для того, чтобы забыть о моём присутствии. Она лежит посередине кровати, широко раскинув руки и ноги, и мирно сопит. Молодец, конечно, что позаботилась о пижаме.
Выругавшись себе под нос, забираю подушку и одеяло со своей половины. Кресло куколда сегодня моё.
14
Просыпаюсь с улыбкой на лице. Во сне я настолько мастерски каталась на лыжах, что бренд спортивной экипировки предложил мне стать его лицом, посулив гонорар на шестизначную сумму. В долларах, разумеется.
И спала я просто прекрасно. Горный воздух — это, конечно, нечто! Морской с ним не сравнится.
Сладко потянувшись, я сажусь и упираюсь взглядом в Рафаэля, спящего в кресле. Его голова неестественно откинута назад, ноги свешиваются через подлокотник. Своим видом он напоминает корявую английскую букву W.
Теперь ясно, почему я так отлично выспалась. Потому что не с кем было делить кровать.
Выскользнув из-под одеяла, я на цыпочках подхожу к креслу и легонько тормошу Рафаэля за плечо.
— Эй! Перекладывайся. На тебя смотреть страшно.
Пробормотав что-то невнятное, он поднимает голову и несколько секунд разглядывает меня, словно не узнавая.
— Ты в кресле уснул, — подсказываю я. — Напился, что ли?
Ничего не ответив, Рафаэль сбрасывает одеяло на пол и молча топает к кровати. Я стыдливо отвожу взгляд. С утренней физиологией у него всё в порядке. Ну или он бутылку пива принёс в трусах.
Упав на подушку, он лежит без движения, из чего я делаю вывод, что он спит. И продолжает это делать, даже когда я, помытая, одетая и уложенная, выхожу из ванной. Что ж, значит, завтракать сегодня придётся одной.
Рафаэль появляется в ресторане, когда я доедаю третий по счёту круассан. Молча кладёт телефон на стол и, ненадолго исчезнув, возвращается с тарелкой гречки и чашкой кофе.
Судя по виду, он не в духе, из-за чего я начинаю чувствовать себя виноватой. И дернул же меня глинтвейн пооткровенничать.
— Я не слышала, как ты вернулся. — Из-за желания быть милой, мой голос звучит до противности пискляво. — Чем занимался?
— Пиво внизу пил, — буркает Рафаэль, не глядя на меня.
А, то есть всё же есть шанс, что это была бутылка.
— И потом решил продолжить мальчишник в кресле?
— Ты оккупировала собой всю кровать. Мне пришлось.
Мне хочется провалиться сквозь землю.
— Прости. Это всё глинтвейн виноват. Хочешь ещё кофе? — Я перевожу взгляд на его пустую чашку. — Я принесу.
— Я сам.
Глядя в его удаляющуюся спину, я судорожно ломаю голову, чем могу его задобрить. Рафаэль, в конце концов, полностью оплатил проживание в отеле и тоже имеет право хорошо проводить время.
— Пойдём сегодня на гору? — с энтузиазмом предлагаю я, когда он возвращается за стол.
Устремлённый на меня взгляд Рафаэля красноречиво вопрошает: тебе что, снова в больничку захотелось?
— Не волнуйся, я буду кататься на ватрушках. А ещё я планирую фотографировать и снимать видео. Я подписана на твой профиль лет пять, но ты ни разу не выкладывал то, как круто катаешься. Это нужно исправить.
— Не надо меня снимать, — недовольно бормочет он.
— Тебе жалко? Будешь потом внукам хвастаться. А вечером я предлагаю пойти на тусовку. Видел афишу? Какой-то известный диджей приезжает. — Не дождавшись его восторженной реакции, добавляю веский аргумент: — А ещё там будет бесплатное пиво.
Глянув на меня исподлобья, Рафаэль молча отхлёбывает кофе. Отсутствие язвительного ответа с его стороны можно принять как согласие.
15
— Девочка, ты будешь спускаться? Если нет — отойди. — Сверкая недовольным взглядом, женщина в пуховике цвета «вырви-глаз» демонстративно обходит меня, не забыв пихнуть ватрушкой на прощание.
Коза, — бормочу я себе под нос.
Какая я ей девочка? Мне уже двадцать семь, и я бы предпочла, чтобы незнакомые люди обращались ко мне уважительно и на «вы».
Повздохнув, я вновь разглядываю подножье склона, куда с визгами один за другим приземляются разноцветные бублики. Складывается впечатление, что весело здесь всем, кроме меня.
Полчаса назад я впервые прокатилась на ватрушке. Моё резюме можно уместить в одной короткой фразе: глинтвейн лучше. Безопаснее — так точно. Ни Рафаэль, ни девушка из школы катания не предупредили, что ватрушка — это не менее больно, чем лыжи. Особенно когда слетишь с неё и метров десять будешь катиться на свежем синяке.
— Вы поедете? — вопрошает очередной голос позади.
Начинаю подозревать, что заняла чьё-то место. В противном случае не понимаю, почему третьему по счёту человеку требуется согнать со склона именно меня.
— Нет, — бормочу я, позорно отходя в сторону вместе с ватрушкой. — Катитесь на здоровье.
Избавившись от этого враждебного резинового пончика, я иду в кафе заниматься тем, в чём я действительно хороша: осуждающе смотреть на окружающих и пить глинтвейн.
Вооружившись бумажным стаканом и гренками, устраиваюсь на балконе, откуда открывается чудесный вид на лыжную трассу.